Битвы, изменившие историю - Флетчер Прэтт Страница 45

До Реформации, какие бы ни шли войны, вся Европа оставалась в рамках фундаментальной концепции единства христианского мира — той мысли, что разные государства составляют, подобно членам, единое тело. И даже после Реформации, когда в 1555 году Карл V заключил соглашение с протестантскими князьями империи, сохранились концепция и идеал. Формально во имя этой идеи, как бы искаженно он ее ни понимал, Фердинанд II начал свою кампанию по контрреформации. Во имя ее Валленштейн строил свои грандиозные планы. Люцен уничтожил идеал, сломал концепцию и само европейское единство.

Судьба как Реформации, так и имперских притязаний была решена на поле битвы военными средствами. Система фон Тилли и Валленштейна основывалась на армии почти неуязвимой в оборонном отношении, которая, продвигаясь по неприятельской стране, разграбляла ее и уничтожала ресурсы, снабжая довольствием солдат. Опустошенная страна являлась даже источником наемной силы. «Чей дом сожжен, идет в солдаты», — гласила популярная поговорка. Валленштейн более тщательно разработал эту систему, чем фон Тилли, по причине своей безжалостности; кроме талантов военачальника, которыми обладал его предшественник, он имел способности интригана, финансиста и дипломата. Но даже в наивысшем выражении она была только развитием испанской военной организации, средневековой в своей основе.

Нежизнеспособность этой системы доказал Густав-Адольф. При Брейтенфельде он продемонстрировал ее недейственность в тактическом отношении; показал, что боевой порядок, главное качество которого — неуязвимость для нападения, всегда можно сломить, если нападающие двигаются достаточно быстро и бьют достаточно сильно. Испано-имперская система использовала пехоту и мушкетеров в качестве крепости, а кавалерию для совершения вылазок; но главный недостаток такой крепости состоял в том, что она не способна менять форму; обладая достаточной подвижностью, всегда возможно разбить ее по частям превосходящей силой.

Кроме того, Густав-Адольф показал стратегическую ошибочность системы. Хотя его войскам не удалось сдвинуть с места вражескую армию в Нюрнберге, это не должно помешать нам увидеть важный факт: армия Валленштейна понесла тяжкие потери от голода и болезней, а когда Валленштейн попытался повторить ситуацию, он получил Люцен. Армия не может обходиться без коммуникаций и снабжения. Мобильные шведы в любой момент могли отрезать противника от линий сообщения и поэтому вынудить его вступить в сражение на благоприятных для себя условиях. Именно так поступил Густав-Адольф.

Наконец, шведский король продемонстрировал успехи в сфере морали и боевого духа. Они оправдали себя: города открыли ворота перед шведами; крестьяне даже католических земель, откуда прежде люди бежали от Валленштейна, повезли провиант на своих лошадях. Это в огромной степени облегчило для Густава-Адольфа проведение военных действий и обеспечило ему широкую поддержку масс, которую он почувствовал сразу, как только доказал, что умеет побеждать в сражениях и защищать своих сторонников от враждебной системы.

В итоге это не менее важно, чем те изменения, которые моральные ценности принесли в саму армию. Вся испаноимперская система основывалась на желании солдат получить выгоду от того, что они сражались; когда стало очевидно, что им ничего не добиться, как на полуденном Брейтенфельде или в дымной мгле Люцена, армия распалась. Шведская армия была набрана из людей, пришедших на войну, а не нанятых для отдельной кампании. Они сражались за нечто важное: за идеал, свободу и независимость мысли, необходимую для человека. И когда Густав-Адольф пал на поле боя, этот идеал не погиб; в нем черпала силу ярость северян, которая смела все на своем пути, прежде чем в тот вечер навсегда закончилось Средневековье.