Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур Страница 45

В западном направлении его экспансионистские горизонты раскинулись шире, чем даже у Мехмеда Завоевателя. Тщательно изучив историю Александра Великого, Сулейман стал вынашивать честолюбивую идею объединить, как это хотел сделать Искандер, земли и народы Востока и Запада. Причем в стремлении к аналогичной мировой империи он продвинулся гораздо дальше современной османской окраины в Восточной Европе, прямо в имперское сердце самой Центральной Европы.

Здесь он был полон решимости встретиться лицом к лицу с императором Карлом, нанести ему поражение, оккупировать территории и даже затмить его как Повелителя века. Двумя предварительными оперативными территориями, соответственно на суше и на море, стали для него королевство Венгрия, щит центральных владений Габсбургов, и Средиземное море с его христианскими островами и берегами Испании и Северной Африки. Его ближайшими целями были те, которых не смог достичь Мехмед Завоеватель, — город Белград и остров Родос.

В погоне за первой целью он мог воспользоваться преимуществом нынешней слабости Венгрии как звена в цепи оборонительных позиций Габсбургов. В короткой и решительной кампании он окружил Белград, затем обстрелял его из тяжелой артиллерии с острова на Дунае. «Враги, — записал он в дневнике, — отказались от обороны города и подожгли его; они отступили в цитадель». Взрывы мин, подведенных под стены, предопределили сдачу гарнизона, который не получил никакой помощи от венгерского правительства. Оставив в Белграде гарнизон янычар, Сулейман с триумфом вернулся в Стамбул, уверенный, что венгерские равнины и бассейн верховьев Дуная теперь открыты для османских войск. Тем не менее, занятый множеством других дел, султан смог возобновить вторжение только спустя четыре года.

Его внимание в это время переключилось с Центральной Европы на Восточное Средиземноморье. Здесь, на морских путях между Стамбулом и новыми турецкими территориями Египта и Сирии, лежал надежно укрепленный аванпост христианства, остров Родос. Рыцари-госпитальеры из ордена святого Иоанна Иерусалимского, умелые и грозные мореходы и воины, известные туркам как «профессиональные головорезы и пираты», теперь постоянно угрожали османской торговле с Александрией. Они перехватывали турецкие грузовые суда, везущие лесоматериалы и другие товары в Египет, и паломников по пути в Мекку через Суэц, препятствовали операциям собственных корсаров султана, поддерживали восстание против османских властей в Сирии.

И Сулейман решил во что бы то ни стало захватить Родос. С этой целью он направил на юг армаду из почти четырехсот кораблей, а сам повел армию в сто тысяч человек по суше через Малую Азию к месту на побережье напротив острова.

У рыцарей был новый Великий магистр, Вильер де Л’Иль-Адам, человек действия, решительный и мужественный, полностью преданный — в воинственном духе — христианской вере. На ультиматум султана, содержавший привычное предложение мира, которое согласно коранической традиции должно было предшествовать атаке, Великий магистр ответил только активизацией планов укрепления обороны крепости, стены которой были дополнительно усилены после предыдущей осады Мехмедом Завоевателем.

Гарнизон крепости в последнее время получил подкрепление отрядами от разных командиров ордена в Европе и теперь насчитывал по меньшей мере семьсот рыцарей. Это был самый крупный гарнизон из когда-либо собиравшихся на Родосе. Дополнительно Великий магистр сумел, вопреки нейтралитету Венеции, доставить с Крита пятьсот лучников, которые высадились на берег под видом носильщиков и палубных матросов с судов, нагруженных бочонками критского вина и другим нужным провиантом.

Но поскольку это была осада, решающим видом оружия была артиллерия. Турки славились своим мастерством в инженерном деле, и их артиллерия считалась одной из лучших в мире. Они особенно преуспели в искусстве организации и поддержания непрерывного планомерного наступления против укрепленных позиций. Более того, на Родосе Сулейман намеревался дополнить обстрел массовой установкой мин из дымного пороха. Скорее это, чем артиллерийский огонь, должно было стать основным тактическим оружием.

Турки, когда был собран их флот, высадили на остров инженеров, которые в течение месяца разведывали подходящие места для батарей. В конце июля 1522 года подошли главные силы султана, состоявшие из пяти армейских корпусов, которые заняли заранее подготовленные позиции под стенами крепости, образуя полумесяц вокруг пяти бастионов рыцарей из Франции и Германии, Оверни, Кастилии и Арагона, Англии, Прованса и Италии. Так они окружили крепость от моря до моря. На следующий день начался сильный обстрел. Он продолжался в течение месяца в условиях встречного артобстрела, который вскоре рассеял все надежды султана на быстрый захват крепости штурмом.

Однако это, в сущности, было лишь прелюдией к главной операции по минированию крепости. Она включала рытье саперами невидимых сверху подкопов в каменистой почве, по которым батареи можно было продвинуть ближе к стенам, и расстановку мин в стенах и под ними. Это был постепенный подземный подход, редко применявшийся в осадных войнах до этого времени. Наиболее неблагодарная и опасная работа по рытью подкопов пала на «расходную» часть войск султана, состоявшую в основном из крестьян христианского происхождения из таких подвластных ему провинций, как Босния, Болгария и Валахия.

Только в начале сентября удалось продвинуть необходимые силы вплотную к стенам, чтобы начать вести подкопы. Вскоре большая часть крепостной ограды вала была пронизана почти пятьюдесятью подкопами, идущими в разных направлениях. Однако рыцари заручились содействием итальянского специалиста по минам из венецианцев по имени Мартинегро, и он также вел подкопы. Вскоре Мартинегро создал собственный подземный лабиринт тоннелей, перекрещивавшихся с турецкими и контактировавших с ними в разных точках. При этом часто расстояние между ними было немногим больше, чем толщина доски. Он имел свою сеть подслушивания, оборудованную миноискателями собственного изобретения — барабанами из пергамента, которые отражали звуки и сигнализировали о любом ударе вражеской кирки, и команду родосцев, которых обучил пользоваться ими. Также Мартинегро устанавливал контрмины и «вентилировал» обнаруженные мины путем бурения спиральных отдушин, чтобы погасить силу взрыва.

Серия атак, дорого обходившихся туркам, достигла наивысшего накала на рассвете 24 сентября, во время решающего общего штурма, которому накануне вечером предшествовало несколько взрывов вновь установленных мин. Возглавили штурм четырех бастионов, под прикрытием завесы черного дыма от артобстрела, янычары, водрузившие в нескольких местах свои знамена. Но после шести часов сражения, столь же фанатичного, как и любая другая схватка в истории войн между христианами и мусульманами, наступавшие были отброшены, потеряв несколько тысяч человек. В следующие два месяца султан не стал рисковать и устраивать новые штурмы, а ограничился операциями по минированию, которые все глубже проникали под город и сопровождались, если достигали успеха, менее успешными местными атаками. Моральный дух турецких войск был низким, к тому же приближалась зима.

Но и рыцари пребывали в унынии. Их потери, хотя и вдесятеро меньше, чем у турок, были достаточно тяжелыми в соотношении к их численности. Сокращалось количество боеприпасов и запасы продовольствия. Более того, среди защитников нашлись и те, кто предпочел бы сдаться. Они вполне обоснованно доказывали, что Родосу повезло продержаться так долго после падения Константинополя, что христианские державы Европы теперь уже никогда не разрешат свои противоречия и не объединятся, чтобы прийти на помощь Родосу. Также они вели речь о том, что Османская империя после завоевания Египта стала единственной полновластной исламской державой в Восточном Средиземноморье, равной которой нет и не предвидится; ее морская мощь быстро растет, а современная артиллерия настолько сильна, что ей невозможно противостоять. Учитывая вышеизложенное, почетное перемирие с османами дало бы рыцарям надежду на жизнь для выполнения их миссии — поиска новых миров для завоеваний и обращения в христианскую веру. Но де Л’Иль-Адам был крестоносцем-романтиком старой школы святого Людовика, готовым пожертвовать всем, сопротивляясь до смерти, которая озарила бы светом путь всему христианскому миру к триумфальному последнему Крестовому походу против «неверных» — турок.