Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон Страница 45

Спустя три дня после необычного субботнего вечера в Кремле Прокофьевы уехали в Ленинград. Там Прокофьев дал два симфонических и два камерных концерта, провел встречу со студентами композиторского отделения своей альма-матер, Ленинградской (Санкт-Петербургской) консерватории, дал множество интервью и побывал на опере «Любовь к трем апельсинам». Опера, поставленная в Ленинграде Сергеем Радловым, была направлена против устоявшихся представлений в академических театрах. Постановка была очень эффектной. Удивительные костюмы, состоящие из двух-трех слоев, и тщательно продуманное художником Владимиром Дмитриевым оформление сцены – мегафоны, веревочные лестницы, трапеции, медленно вращающийся над сценой зеркальный шар, отбрасывающий «зайчики», куклы в натуральную величину. Спектакль поразил композитора: это было динамичное, захватывающее дух представление. На это не были способны ни американцы с их провинциальными вкусами, ни самодовольные французы и немцы. Луначарский, который позже посетил специально устроенный для него спектакль, сравнил его, к удовольствию Лины, с искрящимся «бокалом шампанского» ^[231].

Прокофьевы остановились в Ленинграде в гостинице «Европейская», все еще не оправившейся после превращения ее во время Первой мировой войны в госпиталь, а затем в сиротский приют. В своем дневнике Сергей с восторгом описывал Невский проспект, Эрмитаж и Зимний дворец, Петропавловскую крепость, каналы и набережные. Его красочные рассказы с успехом могли бы заменить путеводитель. Он упомянул Гостиный двор с заколоченными досками витринами и удручающее состояние квартиры директора консерватории Александра Глазунова. Но ностальгия о прошлом заставила закрыть глаза на тяготы и лишения настоящего. Для Сергея город, основанный Петром Великим и построенный сотнями тысяч крестьян и заключенных, сохранил свое очарование и великолепие.

Сергей записывал истории людей из своего прошлого и о преобразовании России в Советский Союз. Арфистка Элеонора Дамская досаждала Сергею жалобами на финансовые трудности и невежество большевиков. Она забрала рояль Сергея из его разграбленной квартиры, а также вынесла письма и фотографии, которые теперь предложила продать ему за деньги. Чиновники из Народного комиссариата просвещения (Наркомпрос) пытались конфисковать рояль, заявляя, что он принадлежит народу, но Дамская дала взятку, и рояль остался у нее, хотя предназначался для какого-то аппаратчика. Сергей сказал, что разберется, и написал возмущенное письмо Луначарскому. Дамская, пожирая глазами наряд Лины, повторила ей свой рассказ за чаем в гостиничном номере.

В Ленинграде Лине больше всего запомнились именно такие неожиданные встречи. Приемы и обеды, устроенные пытавшимися угодить чиновниками от культуры, навевали лишь скуку.

Эта поездка стала для Лины и Сергея общим приключением. Радость Прокофьева от возвращения в родные места сблизила супругов. Кроме того, принимающая сторона позаботилась, чтобы у гостей сложилось самое лучшее впечатление о Советском Союзе. Лина смогла припомнить только один неприятный инцидент – в Ленинграде кучер не справился с лошадью и она понеслась по заснеженным улицам к Октябрьскому вокзалу ^[232]. Никто не пострадал.

Они знали, что находятся под наблюдением; их передвижения контролировались, а разговоры записывались. Но то же самое происходило в Париже, когда Сергей встречался с Болеславом Яворским в «Дю Геклене», ресторане рядом с их домом в 15-м округе. В России Сергея беспокоило только одно – судьба двоюродного брата Шурика, политического заключенного. Он просил Цуккера и других при случае походатайствовать о пересмотре дела его брата, но все либо отвечали, что этот вопрос не в их компетенции, либо объясняли, что ситуация сложная и ничего нельзя сделать. Красный Крест помог сократить срок, но этот вопрос продолжал находиться в ведении ОГПУ – Объединенного государственного политического управления, политической полиции Сталина. К концу пребывания Прокофьевых в Советском Союзе выдающийся театральный режиссер Всеволод Мейерхольд, давний поклонник Сергея, обещал помочь, подключив обширные связи. Но ничего не добился, и Шурик остался в тюрьме. Рассказывая о поездке, Лина мало говорила на эту тему, только заметила, что мужу все время приходилось следить за тем, чтобы говорить правильные вещи в нужное время, и учитывать предостережения и советы окружающих. По прошествии многих лет она решила разобраться в том, почему в 1927 году она не смогла понять реальное положение дел.

6 марта в одиннадцать вечера Прокофьевы выехали из Советской России в Советскую Украину. Они уезжали с Курского вокзала, рядом с которым находился их будущий дом, отведенный для проживания политических деятелей (членов Совета народных комиссаров) и деятелей искусства. Но в 1927 году это здание еще не было построено, и вокруг работали металлургические заводы и текстильные фабрики.

Сергей должен был дать по два концерта в трех самых крупных городах – Харькове, Киеве и Одессе. Кроме того, он надеялся получить гонорар в случае постановки на Украине оперы «Любовь к трем апельсинам». Когда поезд проехал мимо деревни, в которой прошло его золотое детство, он отметил это в дневнике, но не стал упоминать, что во время Гражданской войны танки стерли деревню с лица земли ^[233]. Лина рассказывала, что об этом Сергею сообщила то ли местная крестьянка, то ли подруга детства. Она, вероятно, имела в виду Веру Реберг, дочь доктора Альберта Реберга, соседа и друга родителей Прокофьева по Солнцовке, которую Сергей и Лина навестили в Харькове. Лина предположила, но не была уверена, что деревню отстроили заново, и на месте деревянных домов появились строения с оштукатуренными стенами – или наоборот.

В то время Харьков был столицей Украинской Советской Социалистической Республики и оставался столицей до 1934 года, после чего столицу перенесли из Харькова в Киев. Сергей давал концерты в зале Государственной Украинской оперы, где, он надеялся, будет поставлена его опера «Любовь к трем апельсинам». Но театр ждало мрачное будущее. В 1930 году его выберут местом сталинских показательных судов. Тысячи представителей украинской интеллигенции будут арестованы и расстреляны. В свободный от концертов день Сергей прогулялся по городу. Больше всего ему запомнились грязь на улицах, контрафактные издания его собственных произведений, продававшиеся с одобрения правительства, и некрасивая архитектура. Сергей обратил внимание на строящееся здание в стиле псевдоконструктивизма, но названия его не знал. Это было здание Госпрома (по-украински Держпром), Дом государственной промышленности, цельный монолитный массив железобетона, состоявший из группы разновысоких башен, соединенных переходами. По указанию Харьковского НИИ гигиены ручки на дверях Госпрома были медными. Медики советовали использовать медь, характеризующуюся бактерицидными свойствами и, по данным тех лет, уничтожающую микробы.