Рыцарство. От древней Германии до Франции XII века - Доминик Бартелеми Страница 44

Творя суд, Геральд Орильякский тоже заботился о том, чтобы воздавать каждому должное, защищать вассалов против их сеньоров, то есть поддерживать мелких знатных всадников; что касается бедняков, он намеревался их также карать за проступки. С другой стороны, он не отказывает в поддержке герцогу Аквитанскому, вступая в ост, который идет грабить вражескую провинцию. Похоже, он довольствовался тем, что не грабил сам; во всяком случае он и здесь радикально не пресекал косвенную месть. Наконец, святой Одон подробно рассказывает, как тот, с Божьей помощью, избежал дерзких налетов, операций «коммандос», в духе тех, какие осуществлял отец Рихера, которые были бы направлены лично против него и его замка. Иными словами, этому сеньору везло, и во всяком случае Церковь интерпретирует его удачу как следствие даров, которые он приносил ей, и уважения, которое он ей оказывал (даже намеренно умалчивая о его неудачах). В последнем отношении «рыцарство» не нуждалось в «христианизации»: она уже произошла, практически еще в меровингские времена…

В общем, Геральд Орильякский считался в точности таким же человеком, каким Адемар Шабаннский позже изобразит Гобера Мальморского: «церковным», то есть благосклонным к церквам, и в целом ведущим себя хорошо по меркам феодального общества.

Это общество во многих случаях ^[73] позволяло своему представителю бежать, чтобы спасти жизнь, и предпочитать переговоры сражению. Умирать следовало ради спасения сеньора, но не ради замка. Тем не менее для защиты владений и репутации полагалось собирать войска и совершать карательные операции, и Одон Клюнийский несколько раз защищает святого Геральда от возможных упреков в трусости, упирая на христианское чувство. Следует ли нам думать, что и современники упрекали его в недостатке смелости?

Святой Одон не боится обнаруживать в святом Геральде настоящее умение маневрировать, ловко вести себя в обществе. Это, конечно, не предатель того типа, какие то и дело появлялись в рассказе Рихера. Но одну-две уловки или хитрости, описанные в «Житии святого Геральда», можно было бы счесть слишком сомнительными, не будь они совершены с благими намерениями. Оправдание Геральда Орильякского, когда он не принес оммажа герцогу, уже выявляет определенное понимание политической конъюнктуры: отказ, возможно, продиктованный (во всяком случае так бывало у других) гордостью, который мог быть чреват войной, он выдает за лояльность. Бывало, он устраивал побег собственных пленников; ему было свойственно отдавать двусмысленные приказы, и он умел избавляться от ненужных людей. Это не простодушный сеньор (хоть вассал, хоть святой).

Что до святого Одона, его биографа, он тоже был человеком ловким, порой склонным к софизмам. Он написал сочинение в защиту и прославление святого — мирянина и воина, что покоробило обитателей монастырей, которые предпочли бы, чтобы всякий святой был монахом, и было настоящим интеллектуальным вызовом. Он вышел из-под удара, сославшись на то, что владения Божьи по необходимости защищают рыцари. «Земля» Геральда, заранее отписанная в наследство Богу для постройки монастыря, уже была святой: он (благоразумно) воевал скорее за нее, чем за свою честь знатного всадника. Тем самым оправдывалась вооруженная защита церковных земель. Такова цель этого агиографического сочинения, отчасти написанного для монастырского «воинства»… И с двойным посылом: эта защита справедлива в принципе, но не должна быть слишком упорной.

Геральд уже при жизни пользовался таким авторитетом, что противники-грабители сами возвращали ему добычу (взятую на его земле), услышав порицание со стороны достойных мужей (honesti viri; можно было бы сказать «людей чести», не имея в виду никаких мафиозных коннотаций ^[74]). Как провиденциальный истолковывается уже случай с одним виконтом Тюренна, который, собираясь с ним сразиться или опустошить его земли, ранил себя собственным мечом. Став мертвым святым, чью статую-ковчежец почитают в Орильяке, Геральд с неусыпной заботой блюдет свою землю, как показывает сборник рассказов о его чудесах, появившийся до 972 г. Вот, к примеру, сеньор-«тиран» Изарн Татиль из Альбижуа. Возвращаясь после неудачного боя, он хочет, чтобы его приняли, приютили, накормили за счет монахов Орильяка в их угодье Варен. Когда его выпроваживают, он разражается угрозами, но удаляется со своими вассалами, которых должен накормить и вознаградить. Иначе говоря, этот «свирепый тиран» не проявляет упорства; не очень даже понятно, как бы он мог обойтись без угроз, если хотел сохранить лицо перед своими людьми. «Возвращаясь, он встретил стадо свиней, сообразил, что оно принадлежит монахам, и велел его собрать и отогнать к себе в дом, чтобы устроить трапезу, а также сделать дары своим вассалам, чьи ожидания захватить добычу у врагов не оправдались». Достоинство этого и других рассказов в том, что они показывают нам резоны противника и даже его умеренность, вопреки выдвигаемым против него обвинениям. В самом деле, рассказчик осмеливается говорить о «бешеной и безудержной жестокости в обращении с монахами». Со свинопасом, попытавшимся сопротивляться, действительно обошлись крайне плохо: его свалили на землю и вырвали ему глаз. Он сохранил второй, потому что воззвал к святому Геральду. А не потому ли, что Изарн и его люди не решились на большее? Во всяком случае следующей ночью святой Геральд (незримый) поразил Изарна «по макушке посохом свинопаса», отчего тот утратил зрение и отчасти рассудок и вскоре умер. Рассказчик насмехается над трусостью, вероломством этого рыцаря, грозы простых людей и мятежника против Бога. Это был не смельчак, а всего лишь хитрец. «Если он наносил удар или бросался в атаку на врага, очень скоро он останавливался. Затем он защищался, часто меняя укрытия. После этого он хвалился удачей и радовался, что ушел от всех преследователей». Пикантно, что, получается, он использовал те же приемы, что и сам Геральд Орильякскии при жизни; но то, что у последнего святой Одон истолковывает в его пользу и как признак умеренности, Изарну Татилю вменяется в вину как трусость. В Аквитании, как и в других местах, честь, доброе имя знатных воинов постоянно были предметом споров, и монахи пытались так или иначе воздействовать на общественное мнение.

В другой раз набег «хищников» заканчивается невнятно — по сути провидение воспользовалось настоящим нажимом со стороны монахов и трениями между сеньорами и вассалами. «Вассал» (vassus) из Альбижуа, Дéсде, имел какие-то притязания (несомненно, связанные с наследством) на сеньорию святого Геральда. Он высмеивал святого и угрожал ему, иными словами, кощунствовал. Перейдя от резких слов к более умеренным действиям, он захватил жеребят святого Геральда, позволив тем, кто их охранял, укрыться в церкви. После этого по просьбе одного монаха вмешался его сеньор Барнард, потребовав, чтобы он вернул жеребят. Дéсде выхватил меч — однако не ударил сеньора. Потом его ранили собственные люди — то ли в результате этого вызова, то ли опасаясь, что он отдаст жеребят. Рассказчик умалчивает о подробностях, которые могли бы сделать этот эпизод понятным, чтобы создать впечатление чудесного возмездия. После чего заключает, пороча означенного Дéсде: «Его приближенные возненавидели его, у него больше не осталось ни вассала, ни слуги, никого, кто мог бы, по обычаю, повиноваться и служить ему. И, в довершение бесчестия, его супруга прониклась к нему абсолютным презрением и сочеталась браком с другим».