Забытые герои Монпарнаса. Художественный мир русско/еврейского Парижа, его спасители и хранители - Алек Эпштейн Страница 44

VII

К концу 1920-х — началу 1930-х годов дружба Гертруды Стайн с Пикассо постепенно сошла на нет. Ревность и зависть подруг Пикассо, творческое соперничество и диспуты, намечающиеся различия в политических взглядах привели в середине 1930-х к тому, что они фактически даже перестали видеться друг с другом. Гертруда, однако, снова начала активно поддерживать молодых живописцев и более или менее близко знакомиться с новыми художниками, среди которых были Андре Массон, Хуан Грис, художники-«неогуманисты», в том числе Эжен Берман и Павел Челищев, Пьер Таль-Коат, Бальтюс, Жан Мишель Атлан. Более других она сблизилась с Франсисом Пикабией (Francisco Picabia, 1879–1953), работы которого рекомендовала для участия в выставках в США, в том числе в Художественном институте в Чикаго; она также написала предисловие для каталога его американской выставки. В 1934 году на ее либретто на Бродвее была поставлена опера Вирджила Томсона «Четверо святых в трех действиях», и ее пригласили выступить в США с циклом лекций о литературе и искусстве. Это триумфальное возвращение на родину после тридцати лет отсутствия стало апогеем ее литературной карьеры и вершиной славы.

Франсис Пикабия как минимум дважды писал портреты Гертруды Стайн. На портрете 1933 года перед нами предстает почтенная матрона, торжественно и уверенно восседающая на фоне далеких гор и распахнутого неба, скрестив руки. Облаченная в подобие древнего хитона, устремившая свой будто всевидящий взор мимо зрителя, в бесконечную даль пространства и времени, она полна величия и излучает мудрость. Ее монументальная фигура, такая же гордая и несгибаемая, как горная гряда за ее спиной, словно выросла вместе с ними из тысячелетней каменистой тверди. Ее прямой стан, могучие плечи, крепкие руки излучают первозданную силу, несломленную волю, а в ее строгих и даже суровых глазах читается сама мудрость. Античные одеяния, охватывающие ее тело и раскрывающие руки и плечи, делают ее похожей на служительниц Дельфийского оракула и римских весталок, которые возвышались над мирской суетой, — и от этого в ее образе чувствуется что-то пророческое, мистическое, вневременное. Изобразив Гертруду Стайн в столь ярком, почти эпическом виде, Франсис Пикабия стремился выразить свое восхищение выдающимся умом, проницательностью и беспримерным талантом писательницы, жизнь которой ознаменовала собой целую эпоху.

На портрете, написанном четыре года спустя, художник совсем по-иному представил свою героиню. Перед нами — земная женщина, одетая в кофту с брошкой и мягкий плед, со скромным серым чепчиком на голове. Она стоит, слегка склонившись под тяжестью лет и пережитых впечатлений, устало глядя прямо в глаза зрителям, которые видят ее утомленной, пожилой и немного сгорбленной. Реалистичность полотна, четко выписанные линии, неумолимо выбивающаяся из-под головного убора прядь седых волос, безжалостно и рельефно показанные морщины и складки на лице, уже не скрываемые ни моделью, ни живописцем, — все это подчеркивает земной образ Гертруды Стайн, повидавшей и узнавшей многое на своем веку и готовой поделиться своими воспоминаниями и мыслями.

Но действительно ли сломили и высушили ее эти годы? Нет — в ее крупных, выразительных глазах ощутим стальной, волевой и гордый блеск незаурядного ума, складки на лбу выдают не столько старость, сколько напряжение творческой мысли. Она — все та же яркая, независимая и своенравная натура, вся жизнь которой — творческие искания и интеллектуальные открытия. Да, годы не пощадили ее — но и она не пощадила годы, выжав из них все впечатления и знания, которые они только могли дать ей. И теперь, пусть и усталая, пусть и не молодая, но она все так же гордо смотрит в лицо своим читателям, словно преображенная временем, неповторимая и несломленная... Картина была закончена в 1937 году, жить Гертруде оставалось еще около десяти лет.

Гертруда Стайн, которая открыто поддерживала режим маршала Петена, как до этого — фалангистов Франко в Испании (в 1941 году она даже перевела 180 речей маршала Петена на английский язык), провела годы войны вместе с Элис Токлас в небольшом городке Кюло в предгорьях Альп²²⁸. Хотя многие евреи — жители этого городка, включая детей, были депортированы в Освенцим, Гертруда и Элис не подвергались никаким преследованиям. Их покровителем был стародавний знакомый, профессор американской истории в Коллеж де Франс Бернар Фей, ставший в мае 1941 года руководителем Национальной библиотеки и видным функционером режима Виши. Одержимый в своем преследовании масонов, во всемирный заговор которых он верил, Бернар Фей был лично виновен в гибели сотен людей. В августе 1944 года он был арестован, судим и приговорен к бессрочной каторге с конфискацией имущества; ему удалось бежать в 1951 году и добраться до Швейцарии при помощи Элис Токлас. Гертруды Стайн к тому времени не было в живых, она умерла спустя год с небольшим после окончания Второй мировой войны. Бернар Фей был помилован президентом Франции Рене Коти в 1959 году. Элис Токлас пережила Гертруду Стайн более чем на два десятилетия. Свою настоящую автобиографию она все-таки написала и издала в 1963 году, но сюжетно книга заканчивается 1946 годом, уходом из жизни ее Гертруды²²⁹.

Ил. 62. Мемориальная доска на доме № 27 по улице Флёрю в Париже, где жили Гертруда Стайн и Элис Токлас. Фото Алека Д. Эпштейна

Перед отъездом Лео в Италию в 1914 году (насколько известно, за всю последующую жизнь они встретились всего единожды, причем случайно) брат с сестрой провели раздел коллекции, тем самым положив конец одному из самых значительных собраний произведений искусства того времени. Альфред Барр (Alfred Barr, 1902–1981), первый директор Музея современного искусства в Нью-Йорке, верно подметил, что «на протяжении двух лет — с 1905 по 1907 год — Лео Стайн был самым прозорливым и образованным коллекционером произведений живописи XX столетия во всем мире»²³⁰. Однако после 1907 года, когда в изобразительном искусстве появились новые течения (кубизм, а чуть позднее и футуризм), Лео не смог принять их. С нескрываемой грустью он писал в США Мэйбл Фут Уикс:

Я еду во Флоренцию, где царит девственная, нетронутая красота старой школы, еду без единой работы Пикассо и почти без Матисса, забирая с собой лишь две картины и несколько акварелей Сезанна и шестнадцать работ Ренуара. Да, более чем странный багаж для поборника современного искусства, но что Вы хотите — эта битва завершена, и в ней уже очевидны победители и побежденные²³¹.

Лео стал убежденным поклонником «певца красоты» П. О. Ренуара, начав распродавать полотна более авангардных художников из своей коллекции.

Девятнадцать работ Анри Матисса, предоставленных Сарой и Майклом Стайн для выставки в Салоне искусств Фрица Гурлитта (Fritz Gurlitt) в Берлине, не удалось получить обратно из-за перипетий Первой мировой войны. Когда США в 1917 году вступили в войну, немецкие власти конфисковали картины. Датский предприниматель Кристиан Тетцен-Лунд (1852–1936), покупавший работы А. Матисса с конца 1916 года, и норвежский судовладелец Трюггве Саген начали переговоры с Сарой и Майклом Стайн о приобретении этих картин. Подробности этих переговоров неизвестны, но в октябре 1920 года искусствовед Карл Петерсен сообщил в одной из местных газет, что девятнадцать картин прибыли в Копенгаген²³², после чего были поделены между двумя скандинавскими покупателями (хотя К. Тетцен-Лунд задержал процесс раздела на год, оставив себе в итоге 11 из 19 приобретенных картин). Как справедливо указывал Каспер Монрад в обстоятельной статье, посвященной этому вопросу, «будучи представителями нейтральных стран, они могли быть признаны в качестве покупателей в Германии, в отличие от французов и русских, которые из-за войны не могли вывести полотна из страны, и немцев, лишенных возможности покупать произведения искусства по внутренним причинам»²³³.