Мазарини - Людмила Ивонина Страница 44

Вера Мазарини в успех своего предприятия реально опиралась на имеющиеся у него ум, деньги, авторитет в Королевском совете, любовь и поддержку королевы и блистательные дипломатические успехи за границей. Ведь для всей Европы Франция – это прежде всего ее первый министр, которого уважали, ценили и боялись. Кардинал полагал, что успехи французского оружия – это успехи «его оружия» и они удержат народ и парламент в повиновении и страхе. Поддерживаемый во всем Анной Австрийской, первый министр решил открыто перейти в контрнаступление. 26 августа 1648 года должен был состояться торжественный благодарственный молебен в соборе Нотр-Дам в честь одержанной французами победы. Накануне этого дня Мазарини отдал приказ об аресте президентов парламента Бланмениля и Шартона, а также советника Большой палаты семидесятитрехлетнего Брусселя.

Удар был достаточно дерзок, поскольку означал нанесение оскорбления не только населению Парижа, считавшего Брусселя своим покровителем, но еще и парламенту. Чиновники могли усмотреть в этом покушение на собственную свободу. Старый советник пользовался большой популярностью у парижан. Считалось, что он вел скромный образ жизни, жил с семьей на небольшую ренту на улице Сен-Ландри, нередко покровительствовал обиженным. Но существовало и другое мнение: «Он скрывал громадную амбицию под фальшивым рвением к общественному благу. Так как он не мог похвастаться своей удачей… он задумал исправить ее, заставив себя бояться. Ради этой цели он демонстрировал при всех обстоятельствах горячую любовь к народу. Он разговаривал с одними и с другими запанибрата и заявлял, будто кардинал, дабы помешать ему взять их под свое покровительство, вскоре передаст ему словечко на ухо». Впрочем, обе характеристики не так уж и разнятся – возможно, Бруссель был типичнейшим популистом.

Торжественная служба шла своим ходом… Однако лейтенант охраны королевы Комменж не последовал, как обычно, за ней в церковь, а остался на паперти. Члены парламента заметили это и заподозрили неладное, уже давно чувствуя скрытую угрозу. Шартон поспешил покинуть мессу и таким образом избежал ареста. Был схвачен только Бланмениль. Бруссель в этот день не участвовал в торжествах, и его пришлось арестовывать на дому.

Незаметно старика взять не удалось: преданная служанка советника и его лакей подняли крик. На колокольне ближайшей от дома Брусселя церкви неизвестные люди ударили в набат. Народ попытался отбить арестованного, но ему это не удалось. С огромным трудом Комменж вывез Брусселя из Парижа.

Французская столица стала стихийно и быстро покрываться баррикадами. Горожане взялись за оружие. В течение короткого времени восставшие соорудили более тысячи двухсот баррикад и перегородили ими многие улицы. Канцлер Сегье, спасаясь от их ярости, укрылся в особняке де Люиня. Маршал Ламейре, посланный восстановить порядок ради спасения канцлера, был вместе с несколькими ротами королевских гвардейцев окружен толпой и с трудом вернулся во дворец. Улицы перегородили цепями, баррикады выросли на всем протяжении от собора Нотр-Дам до дворца Пале-Рояль. Джулио приказал усилить охрану Пале-Рояля, поскольку ни он, ни Людовик, ни Анна не ощущали себя в безопасности.

Взялась за оружие и милиция – где из сочувствия к восстанию, где из опасений, как бы народ не стал громить дома состоятельных людей, а иногда и под прямым давлением горожан. Чтобы не потерять контроль над восставшими, муниципалитет Парижа призвал их к оружию.

А парламент послал депутацию во дворец требовать освобождения арестованных в день торжественной мессы. Магистраты величественно шествовали через весь город под восторженные возгласы восставших и просто любопытных зевак. Услышав о приближающемся шествии, Джулио поначалу растерялся, в то время как Анна сохраняла удивительное хладнокровие. Что ж, они прекрасно дополняли друг друга. Аудиенция у королевы была очень краткой. Она даже не дослушала речь о положении в Париже, прервав выступавшего на полуслове:

– Я знаю, что в городе шум, и вы мне за это ответите. Вы, господа члены парламента, ваши жены и ваши дети.

А на просьбу парламентариев освободить Брусселя регентша не задумываясь воскликнула:

– Я скорее задушу его, чем выпущу!

Удаляясь, Анна Австрийская хлопнула дверью. Такое неповиновение гордая женщина видела впервые.

Забегая на сто пятьдесят лет вперед, заметим, что во времена Французской революции тоже была такая женщина – королева-австриячка Мария-Антуанетта. Ее голубая кровь и высокое происхождение, очевидно, не выносили подобных вещей. Она тоже многого не понимала и за это жестоко поплатилась. С потерей головы на гильотине ею и ее мужем Людовиком XVI рухнул Старый порядок, который так трудно, кропотливо и долго создавался двумя кардиналами – Ришелье и Мазарини.

Более простой Джулио все понимал. Оправившись от растерянности, он поспешил несколько сгладить резкость королевы и предложил освободить Брусселя и его коллег в обмен на обязательство парламента прекратить заседания. Президент парламента Матье Моле не спешил соглашаться и сказал, что необходимо обсудить это предложение в более спокойной обстановке. Затем делегация двинулась обратно к Дворцу правосудия.

Тут выявилось то, что впоследствии спасло и Мазарини, и французскую монархию в целом – несогласованность действий и желаний восставших фрондеров. Возвращавшиеся ни с чем депутаты были освистаны народом, их останавливали на каждом шагу. Один подручный торговца мясом даже приставил алебарду к животу Моле и сказал президенту парламента: «Возвращайся, предатель! Если не хочешь, чтобы с тобой разделались, возврати Брусселя или хотя бы отдай нам в заложники Мазарини и канцлера». Тут же чья-то рука схватила президента за шиворот, началась всеобщая свалка. Сильно не пострадав, магистраты разбежались врассыпную.

Моле двинулся обратно в Пале-Рояль и доложил обо всем происшедшем первому министру и герцогу Орлеанскому. Те поняли, что арестованных надо выпустить немедленно. Затем Джулио с трудом уломал все еще возмущавшуюся Анну Австрийскую, и королева была вынуждена распорядиться освободить арестованных. Но волнения не прекратились, и в городе стали разбирать баррикады лишь тогда, когда Бруссель вновь занял свое место на парламентской скамье. Это было 28 августа. Правда, вечером того же дня пошел слух, будто в Пале-Рояль привезли огромный запас пороха – наверняка проигравшая королева распорядится стрелять в народ. Вооруженная толпа опять окружила дворец. С большим трудом восставших удалось убедить, что они ошибаются. И только тогда восстание окончательно прекратилось, хотя бунтовщические настроения не рассеялись.

Интересно, что уже во время этого первого восстания среди горожан не был популярен лозунг «Да здравствует король!», его заменил другой – «Да здравствует Бруссель!». Самого же первого министра несколько человек серьезно намеревались убить. Но шпионы кардинала и люди его охраны без устали бродили по баррикадам, слушали разговоры, ели и пили с восставшими, узнавая очень много. Все убийцы были вовремя разоблачены.

Именно после «Дня баррикад» в Париже появились первые настоящие «мазаринады» – оскорбительные для королевского достоинства листовки и пасквили. Повсюду в городе плебс распевал скабрезные песенки про любовь дамы Анны к кавалеру Мазарини. В них первого министра обвиняли во всех смертных грехах: он нарушает старинные свободы, транжирит казенные деньги, покровительствует ненавистным финансистам…