Оппозиция его величества - Михаил Давыдов Страница 44

Наконец, главный довод против освобождения — «свобода без просвещения ведет к анархии». Его так же опровергали много раз. И все же — так ли он неверен? Легко ли исчезает то, что копилось веками? Наше время дало и еще даст обширный материал, подтверждающий этот тезис. И аргумент Н. И. Тургенева — разве можно делать добро не вовремя? — скорее логический, чем реалистичный.

А пример Франции? Если там, в стране куда более просвещенной, была такая страшная бойня, принявшая затем европейские масштабы, то чего ждать от «переворота» в России?

Сперанский рассматривал эту проблему еще в 1802 г.: «Что такое есть просвещение народа в рабстве, как не способ живее чувствовать горесть своего положения и как не повод к волнениям, кои должны кончиться или вящим его порабощением, или ужасами безначалия. Из человеколюбия, равно как и из доброй политики должно рабов оставить в невежестве или дать им свободу.

Думают, что свободе должно предшествовать народное просвещение. Но что понимают под словом просвещение? Естьли понимают под сим возвышенный образ мыслей, тонкие различения истины от лжи, чувство морального добра, то, вероятно, что до сего степени просвещения никогда и никакой народ здесь на земле еще не доходил… Я не знаю, к чему послужит сия высокая философия земледельцу. Естьли же под именем просвещения разумеют некоторое участие в полезных истинах, сообщаемых нам чрез книги, естьли разумеют усовершение (так в док. — М. Д.) видов промышленности и образа жизни, то я не понимаю, каким образом сей род учения может человек получить в рабстве; напротив, я думаю, что он должен иметь прежде некоторое бытие, некоторый участок свободы, которая одна дает жизнь и движение разуму и воле».

Увы, просвещение — не панацея, как убедительно показал куда как образованный XX в. Конечно, культурный народ при прочих равных имеет больше шансов не сойти с ума, но и это — не более, чем вероятность, к тому же опровергаемая многими примерами, в том числе и совсем недавними.

Правы ли Дашкова, Карамзин, Ермолов и другие? Да, конечно.

Прав ли Сперанский? Несомненно.

И хотя аргументы обеих сторон убедительны, притом что проблема теоретически едва ли решается, Сперанский, видимо, ближе к истине, по крайней мере когда говорит, что человек должен иметь «некоторое бытие, некоторый участок свободы», прежде чем начинать постигать «полезные истины» через книги. Об этом, в частности, говорит потрясающий взлет русской культуры и науки в конце XIX — начале XX в., который очень сильно связан с двумя поколениями, хотя отчасти и поротых, но лично свободных, русских крестьян и который был лишь началом.

Таким образом, в оценке крестьянского вопроса, как и в оценке возможных реформ, Карамзиным (и Ермоловым!) есть много верного. Их рассуждения нельзя просто отбросить по причине их реакционности.

И все-таки…

И все-таки — Правда была не за ними.

У Сперанского был сильнейший аргумент, «неубиваемая карта»: «Мудрость правительства не в том состоит, чтоб ожидать и покоряться происшествиям, но в том, чтоб владеть самою возможностию их и силою разума исторгать у случая все, что… его устремление может иметь вредного» ^[166].

Прав, во многом прав Карамзин.

Но когда-то нужно было начинать.

Ни Сперанский, ни «Общество для освобождения крестьян» и не думали предлагать никаких революционных мер. Они хотели, в частности, предотвратить ту самую Пугачевщину, которой с полным основанием опасались ничуть не меньше Карамзина, Ермолова и Закревского. Речь шла о том, чтобы сдвинуть с места тяжелый состав российской государственности. А их критики были уверены, что дальше и ехать не надо и что здесь-то и нужно устроить, условно говоря, мемориальный музей. В 1816 г. Карамзин говорил, что Россия теперь может скорее упасть, чем подняться еще выше. Мысль не оригинальная, так же считал и Александр I, но с существенным уточнением — с точки зрения внешнеполитической, с точки зрения военного могущества. А Карамзин, Ермолов и тысячи их единомышленников именно с военной мощью — и только с нею — связывали величие страны. Остальное было второстепенным.

Когда-то нужно было начинать долгий путь к свободе. Теперь, полтора века спустя, имеются тысячи доказательств того, как труден путь «исправления нравственного». Кстати, это хорошо понимали и тогдашние «либералисты» и именно потому хотели вступить на эту дорогу как можно раньше. В этом же пафос Сперанского. Мы, к сожалению, отлично знаем, к чему ведет свобода без просвещения. Но защитники крепостничества, как давно отмечено в литературе, оказались в порочном круге — крестьян нельзя освобождать, поскольку они непросвещены, а так как они всегда непросвещены, то их никогда нельзя освобождать.

Будущее надо готовить. Иначе оно мстит за слепоту тем зрячим, которые ведут себя, как дашковский «слепой на скале».