Секретный Черчилль. Британские спецслужбы в войнах ХХ века - Вадим Телицын Страница 44

Из последующих событий можно сделать вывод, что Клайдсдейл, отыскавший Хаусхофера после Олимпиады, действовал в качестве агента Британской секретной разведывательной службы или Воздушной разведки подполковника Уинтерботема. Главной мишенью британской разведки был Гесс; его письма родителям в Александрию распечатывались и прочитывались; в Лондоне знали, что Карл Хаусхофер является ментором Гесса и экспертом Гитлера по геополитическим вопросам, в то время как Альбрехт не делал тайны из того факта, что был одним из наиболее доверенных агентов Гесса. Со своей стороны, Альбрехт (и, соответственно, Рудольф Гесс) не могли не подозревать, что Клайдсдейл, кроме всего прочего, работал на Британскую разведку; поскольку в Германии бытовало мнение, что любой высокородный англичанин и шотландец, находясь за границей, может выступать в роли бесплатного агента. Что бы там каждый из них ни знал или ни подозревал о другом, но оба они, похоже, преследовали одну и ту же цель: добиться взаимопонимания между Великобританией и Германией, которое, в отличие от цели нацистов, не привело бы к войне в Европе. Как еще явствует из их корреспонденции, они стали личными друзьями и к лету 1937 года называли друг друга «Альбрехт» и «Дугло» уменьшительное от имени Дуглас. Альбрехт в качестве гостя останавливался в шотландском поместье Клайдсдейла «Дангевел Хаус», на юге Глазго.

…Невзирая на помпу Берлинской Олимпиады, беспримерный масштаб Нюрнбергского ежегодного партийного съезда, прошедшего в сентябре, внешний успех «Английской политики», революционный процесс, управлять которым мечтал Гитлер, на самом деле теперь, а может, и всегда управлял им самим; взятый курс, как он ни старался избежать этого, неотвратимо вел к войне на два фронта. Во внутренних делах сосредоточение на производстве вооружения привело к снижению экспорта и избыточному расходу сырья, что выразилось в кризисе иностранной валюты. Борьбу с экономическими трудностями Гитлер начал летом 1936 года, назначив Геринга ответственным за выполнение «Четырехлетнего плана», ознаменовавшего перевод экономики на военные рельсы. Наращивание вооружения продолжалось и, чтобы сэкономить на импорте, было налажено производство искусственной нефти и каучука. Но меры эти рассматривались как промежуточные; «конечное решение», как выразился Гитлер в своем меморандуме, заключалось в «расширении жизненного пространства», что должно было обеспечить «надежную базу сырья и продуктов питания».

План пошатнул позиции министра экономики Шахта и защитников стратегии, нацеленной на развитие мирового рынка, решительно сместив акценты в пользу экономистов “IG Farben”, выступавших за закрытый европейский рынок, не связанный с мировым. В проталкиваемой Герингом программе, где основной упор делался на синтетическое производство, “IG Farben” становилась главным заинтересованным лицом. В военное производство “IG Farben” была вовлечена также через службу связи с военным министерством, и фактически уже стала исследовательским и опытным полигоном для ведомств, занимавшихся военными поставками, и проводила официально разработанные «военные игры», предназначенные для проверки эффективности нового снаряжения. Случилось так, что первоначальная группа промышленников, собранная Вильгельмом Кепплером для консультирования Гитлера, получившая к тому времени название «Круг друзей рейхсфюрера СС», достигла консенсуса в пользу экономической автократии, подкрепленного перспективой быстрого захвата производства и сырья Австрии, Чехословакии и других стран Дунайского бассейна, потому что Кепплер был консультантом, которого Гитлер настропалил против аргументов Шахта. В любом случае «Четырехлетний план», знаменовавший решительный сдвиг в сторону от мировой экономики, означал также шаг в сторону от таких мощных экономических держав, как Америка и Великобритания.

Аналогичный сдвиг произошел и во внешней политике. Гражданская война, разразившаяся в августе в Испании, породила в Западной Европе идеологическое разногласие: Франция оказалась зажатой между нацистской Германией и (фашистской или коммунистической, в зависимости от исхода) Испанией. Великобритания встала перед лицом фашистской Италии и фашистской или коммунистической Испании, угрожавших ее империалистическим позициям на Средиземноморье. В октябре 1936 года Гитлер пришел к соглашению с Муссолини о германо-итальянском сотрудничестве в Австрии и на Балканах, а также по ряду других спорных вопросов, основным среди которых был принцип «антибольшевизма». В ноябре Муссолини впервые публично упомянул о германо-итальянской оси «Берлин – Рим» в Европе. В том же месяце Риббентроп удалился из Лондона, чтобы заключить «Антикоминтерновский пакт» с Японией, задуманный как средство борьбы с «коммунистическим мировым заговором» и запрещавший каждой из сторон подписывать какие-либо политические договоры с Советским Союзом. Хотя напрямую в пакте об этом не говорилось, тем не менее, он положил начало военному сотрудничеству антироссийской направленности между Германией и Японией, чего так добивался Карл Хаусхофер.

Авторы плана и, несомненно, эксперты «Круга друзей рейхсфюрера СС» полагали, что для марша на восток все подготовлено; он должен был начаться в четырехлетний срок или чуть позже. Только два аспекта омрачали перспективу: на внешней арене не было уверенности в позиции Британии, на внутренней произошло сосредоточение консервативной оппозиции в верхнем эшелоне дипломатической и государственной бюрократии, в высшем командовании вооруженных сил и в кругу экономистов и промышленников, сторонников Шахта, – именуемой словом «реакция», которая в свое время выступила в поддержку Гитлера против Рема. Но они видели, как на смену СА пришли СС, и отчетливо понимали, куда двигался Рейх. В своем большинстве они не имели ничего против общих целей, преследуемых восточной стратегией, их только настораживали спешка, экономическая и политическая беспечность, с которой планы претворялись в жизнь. Конечно, мало кто предвидел полное крушение, но угроза духовного болота, куда затягивало страну, представлялась реальной.

Для Рудольфа Гесса они были врагами. Фюрер оставался для него величайшим стратегом, смотревшим далеко в будущее. «Для него (как явствует из слов Лейтгена) каждое решение фюрера было священно». Об этом красноречиво свидетельствует его речь, произнесенная перед гауляйтерами и крейсляйтерами (региональными и областными руководителями партии) в заключение Нюрнбергского партийного съезда, состоявшегося в сентябре 1937 года. Речь не была публичной, поэтому он мог сказать то, что хотел, хотя выступать с речами ему совсем не нравилось. Ильзе поведала, что перед выступлением он всегда «страшно потел» и, хотя редко употреблял алкоголь, перед тем как встать за трибуну, всегда выпивал маленькую бутылочку розового шампанского: только это давало ему силы подняться на трибуну.

В данном случае «старым боевым товарищам» он напомнил о том, что все эти дни глаза мира прикованы к Нюрнбергскому партийному съезду и что с каждым годом речи, особенно фюрера, приобретают все большую мировую значимость. «Каждый день партийного съезда становится новой вехой в истории борьбы с большевизмом. И эта борьба решает сегодня судьбы мира».

Каждый из них, продолжал он, стоит под прожектором гласности. Если у кого-то есть претензии к министрам или представителям власти, следует прямо адресовать их ответственным. Отзываясь о собственной роли как о «стене плача движения», он сказал, что тех, кто хочет облегчить перед ним свою душу, он может успокоить тем, что все знает, и «вы должны мне поверить, что я пытаюсь найти средство».