Военные преступники Черчилль и Рузвельт. Анти-Нюрнберг - Александр Усовский Страница 44

Пока экономическая ситуация в Чехословакии была более-менее устойчивой – это по умолчанию признаваемое справедливым и естественным разделение населения страны на первый и второй сорт микшировалось и тщательно запрятывалось подальше от глаз мировой общественности. Но в октябре 1929 года в Нью-Йорке произошла Катастрофа – и уже в 30-м году вся тяжесть мирового кризиса перепроизводства обрушилась на промышленную Чехословакию. А поскольку немцы по большей части трудились на заводах и фабриках – то бич безработицы больнее всего ударил именно по ним. В 1932 году безработным стал КАЖДЫЙ ПЯТЫЙ «чешский» немец!

А вот это было по-настоящему серьезно; и ни одна из политических партий судетских немцев (само это понятие, кстати, появилось лишь в 1902 году благодаря писателю Францу Йоссеру, а в политический обиход вошло лишь на рубеже тридцатых годов) никакого выхода из положения своим сторонникам предложить не могла – ни одна, кроме национал-социалистической партии (DNSAP), возникшей, кстати, задолго до своей «однофамилицы» в Германии. Но Прага оперативно, уже в октябре 1933 года, запретила деятельность и национал-социалистической партии (вместе с ее символикой, свастикой и коричневыми рубашками).

Запретить партию – проще простого; а вот запретить политические взгляды – практически невозможно! Уже 2 октября 1933 года бывший учитель гимнастики Конрад Генлейн со товарищи создали Судетско-немецкий патриотический фронт – который очень быстро, буквально за два с половиной года, стал ведущей политической силой судетских немцев. И на это были весьма существенные причины!

* * *

Многие историки из лагеря победителей уверенно утверждают, что Генлейн едва ли не с младых ногтей состоял на содержании Берлина, а его «фронт» (а позже «партия») – целиком и полностью гиммлеровско-гитлеровский «проект». Дескать, простые немцы жили в Чехословакии припеваючи, катались как сыр в масле, но из-за проклятого Генлейна вынуждены были стать врагами чешского народа. И если бы Масарик уже 3 октября 1933 года просто запретил фронт Генлейна, то и никакой Второй мировой вовсе и не было бы…

Конрад Генлейн

В 1935 году Судето-немецкая партия успешно выступила на общегосударственных парламентских выборах (получив голоса 60 % немецкого населения), опередила все «чехословацкие» партии и получила 44 депутатских мандата из 300 возможных. Запретить партию, которую поддержало столько избирателей? Которая де-факто является политическим представителем всего немецкого национального меньшинства? Любопытно, насколько быстрее в случае подобного запрещения произошло бы разрушение Чехословакии…

Надо отметить, что поначалу Генлейн не декларировал сецессию немецкоговорящих районов – 12 мая 1938 года, во время встречи с британскими парламентариями (и после триумфальной победы на муниципальных выборах, где партия Генлейна получила 90 % голосов), фюрер судетских немцев целью деятельности своей партии называл пять пунктов:

1. Чехословакия, как и прежде, является суверенным государством, власть ее парламента распространяется на всю ее территорию, внешняя политика и оборона также остаются прерогативой Праги.

2. Пограничные войска, как и прежде, комплектуются чехами и словаками.

3. Судетским немцам предоставляется МЕСТНАЯ АВТОНОМИЯ на населенных ими территориях (эти территории, отошедшие к Чехословакии по Версальскому договору, Германия называла «оккупированными», а чехи – «освобожденными» ).

4. Автономное правительство судетских немцевполучает ограниченные полномочия, то есть управление местной полицией и почтой; частично в его ведении будет сбор налогов.

5. Все споры по вопросам границ судетской автономии будут направляться в международный арбитраж.

Впрочем, весьма может быть, что в Англии Генлейн лукавил – ведь еще 28 марта 1938 года он встретился с Гитлером (впервые, кстати!), и фюрер немецкой нации пообещал своему судетскому коллеге максимально возможную поддержку в деле воссоединения немецкого народа – во всяком случае, именно так трактуют эту встречу послевоенные историки.

Так это было или не так – неизвестно; но хорошо известно, что именно после этой встречи судетский кризис пошел по нарастающей. 1 мая 1938 года Генлейн заявил, что «…мы немцы, а поскольку мы немцы, то мы открыто заявляем о приверженности немецкому, то есть национал-социалистическому, мировоззрению», а 21 мая произошел так называемый «инцидент в Хебе», когда чехословацкие полицейские застрелили двух немцев.

О «Мюнхенском сговоре» сентября 1938 года в послевоенное время говорилось, как правило, исключительно в одной тональности – как о «предательстве Чехословакии»; причем, что интересно, в этом вопросе и советский агитпроп, и западная пропаганда работали рука об руку – случай в истории практически невероятный! Правда, советские историки старательно указывали перстом на желание СССР оказать помощь Чехословакии во что бы то ни стало (соответственно крах Первой республики объяснялся нежеланием «западных союзников» Чехословакии эту помощь принять), западные же мастера политической рекламы твердили о «мюнхенской» слепоте Даладье и Чемберлена (знаменитое черчиллевское «у них был выбор между позором и войной; они выбрали позор, чтобы потом получить войну» именно об этих деятелях и именно в этой ситуации сказано).

То есть единственно верным мнением априори считается следующее: процветающее демократическое государство Чехословакия могло бы жить и жить, но вместо этого волею своих западных союзников было злодейски расчленено (единственно в угоду реваншистским требованиям Гитлера – дабы избежать всеевропейского военного пожара). И бедная и несчастная Чехословакия стала жертвой, брошенной на алтарь еретической веры предвоенных европейских политиков в то, что территориальными уступками можно остановить маньяков в Берлине – на самом же деле оных маньяков надо было уже в сентябре 38-го беспощадно бомбить, выбомбив их в каменный век. Тем самым европейская цивилизация была бы спасена, Второй мировой не было бы, и пятьдесят миллионов человек остались бы живы.

Все это – не более чем изощренное вранье победителей, повторяемое подавляющим большинством «исследователей» причин Второй мировой войны из-за опасения за свое реноме (а также за наполняемость кошелька). В действительности все было не так – и те, кто внимательно изучает историю краха Чехословацкой республики, отлично это знают. Но противоречить устоявшемуся заблуждению обычно не решается – ибо, поставив под сомнение аксиому о «чехословацкой жертве», он мгновенно становится маргиналом, «ревизионистом» и «нацистским пособником». Что автоматически исключает его из списка благонамеренных историков и делает чуть ли не «отрицателем Холокоста»…

Автору этих строк бояться нечего – ибо служение истине для него важнее досужих сплетен «тоже историков»; и стирание паутины лжи, плотно окутавшей предысторию «Мюнхенского соглашения», является для него лишь малой частью того тяжелого труда, который он решился взвалить на свои плечи, – труда по написанию подлинной истории Второй мировой войны.