Бенито Муссолини - Кристофер Хибберт Страница 44

Большая часть армейского снаряжения вышла уже из употребления или устарела. В артиллерии на вооружении находились орудия, применявшиеся еще в 1918 году; так называемые механизированные дивизии испытывали настолько острую нехватку автомобилей, что, по свидетельству Кармино Сенизе, шефа итальянской полиции, командиры некоторых этих дивизий просили у него взаймы автомобили для своих военных парадов; военно-воздушные силы также находились в жалком состоянии; военно-морской флот не имел ни авианосцев, ни вспомогательной морской авиации. Перед вторжением в Албанию в апреле 1939 года проведенные мероприятия по мобилизации показали, что многие подразделения, значившиеся на бумаге как дивизии, на самом деле состояли из нескольких батальонов. К концу лета того же года сам Муссолини был вынужден признать, что из семидесяти дивизий, которыми, как он утверждал, располагает итальянская армия, только десять пригодны для ведения военных операций. В начале 1938 года начальник генерального штаба сухопутных сил заявил, что к концу следующей весны производство военных материалов и снаряжения и сделанные запасы будут достаточны для ведения полномасштабной войны. На самом деле, за шесть месяцев до того, как Италия вступила в войну, генерал Карло Фавагросса, заместитель министра производства военного имущества и снаряжения, докладывал Муссолини, что если бы министерство имело бы в наличии все запрашиваемое имущество и снаряжение (а для этого было необходимо, чтобы изготовлявшие их заводы и фабрики работали в две смены), то ближайшим сроком готовности Италии для участия в войне был бы октябрь 1942 года. Генерал Балле, заместитель командующего военно-воздушных сил, утверждал, что в его распоряжении находятся свыше трех тысяч действующих боевых самолетов, на самом деле их было менее одной тысячи. Генерал Париани, заместитель командующего сухопутных сил, заверял Муссолини, что в течение считанных часов могут быть мобилизованы восемь миллионов человек, на самом деле менее половины этого числа плохо экипированных и лишенных всякого энтузиазма людей можно было бы поставить под ружье не ранее чем через несколько недель, да и то за счет нанесения невосполнимого ущерба промышленности и сельскому хозяйству страны. Адмирал Каваньяри, заместитель командующего военно-морского флота, пытался объяснить, насколько удручающим выглядит положение не только его, но и других ведомств в преддверии войны, но, жаловался адмирал, дуче был абсолютно невосприимчив к его объяснениям. Однажды де Боно подобным же образом пытался предупредить дуче в отношении «фигляра» Балле и «предателя» Париани, но Муссолини, по признанию де Боно, даже не захотел его слушать. «Он верит в то, во что бы он хотел верить». Время от времени Рафаэлло Рикарди, министр торговли, предупреждал дуче об имеющихся экономических трудностях, но дуче, словно находясь в блаженном неведении, отвечал, что правительства не гибнут из-за экономических трудностей, и предпочитал прислушиваться к Таону ди Ревелю, министру финансов, который полагал, что дела в стране идут прекрасно и что Италии предстоит стать богатейшей страной, благодаря… продаже произведений искусства. «Что же он, дуче, делает? — спрашивал Чиано, буквально выведенный из себя подобным поведением Муссолини, — видимо, внимание дуче полностью занято тем, как вымуштровать солдат».

Однако, хотя стремление дуче к самообольщению и казалось безграничным, все же Муссолини был достаточно информирован о том, насколько плохо страна была подготовлена к войне. После того как эта военная авантюра провалилась, в разговоре с адмиралом Маугери дуче признался в том, что Италия в военном отношении находилась перед первой мировой войной гораздо в лучшем состоянии, чем перед второй. Начиная с 1925 года, за исключением небольшого перерыва в 1929-1933 гг., Муссолини возглавлял все три военные ведомства в правительстве. Несмотря на желание верить в то, во что бы он хотел верить и игнорировать то, что резало его слух; несмотря на стремление переложить скучную, хотя и важную, работу на плечи некомпетентных подчиненных; несмотря на то, что он был более обеспокоен совершенствованием солдатского «римского шага» или выбором даты для перехода армии на летнюю форму одежды, чем действительно неотложными проблемами; несмотря на то, что он жертвовал истиной в угоду пропаганде, пренебрегая реальностью и строя расчеты на смутных надеждах; он, тем не менее, был вынужден довольно часто признавать, что оценки в представляемых ему докладах не только не точны, но и преднамеренно искажены. «Он понимает, — писал Чиано в апреле 1939 г. — что под более или менее приглаженной видимостью едва ли можно обнаружить что-либо стоящее». Спустя пять месяцев, 18 сентября 1939 г., генерал Грациани вручил Муссолини доклад, из которого ясно следовало, что, вместо громадного числа дивизий, которыми хвастался дуче, боеспособными в армии на самом деле можно было назвать только десять. Тридцать пять других дивизий были недоукомплектованы, плохо экипированы и, как боевые единицы, находились на самом низком уровне. «Дуче признал, что так оно и было на самом деле, — писал Чиано, — и произнес, как это ни было прискорбно, немало горьких слов по адресу армии». Буквально за день до объявления войны генерал Фавагросса направил Муссолини на редкость удручающий доклад о неподготовленности Италии к войне, особенно подчеркнув отсутствие средств противовоздушной обороны.

Однако Муссолини принял твердое решение вступить в войну не только потому, что «этого требовала фашистская этика». Им также двигало убеждение в том, что война закончится и мир наступит, прежде чем станет явной тщетность фашистского притворства и претенциозности. Дуче был настолько в этом уверен, что не отменил строительства павильонов на участке в несколько сотен акров под планировавшуюся международную выставку 1942 года, которая должна была своей грандиозностью поразить весь мир. К осени 1940 г., после поражения Франции, когда вторжение немецких войск в Англию казалось неминуемым, Италия практически начала проводить демобилизацию. Крайне озабоченный тем, чтобы итальянская армия осуществила хотя бы символическое наступление по ту сторону Альп, прежде чем немцы закончат французскую кампанию, дуче отдал приказ о переходе в наступление на итало-французской границе через три дня, несмотря на доводы генерального штаба, доказывавшего, что и трех недель будет недостаточно для должной подготовки. Просьба Франции о перемирии с Германией, последовавшая менее чем через неделю после итальянской декларации о вступлении в войну и прежде, чем дуче удалось добиться хотя бы символического военного успеха, привела Муссолини в состояние настоящего смятения, и он отбыл на встречу с Гитлером обсуждать условия для поверженной Франции, горько сознавая, как сформулировал Чиано, что его мнение будет иметь «только консультативную ценность». «Французская кампания, — продолжал Чиано, — была выиграна Гитлером без какого-либо военного участия Италии, и именно Гитлер должен был сказать последнее слово при обсуждении условий перемирия с Францией. Подобное обстоятельство беспокоило и удручало дуче. Итальянский народ и, в первую очередь, наши вооруженные силы вызывали у него весьма мрачные раздумья. По правде говоря, дуче опасался, что вот-вот грядет час всеобщего мира на земле и тогда вновь не осуществится эта несбыточная мечта всей его жизни — покрыть себя неувядаемой славой на поле сражения».

По мере поступления в Палаццо Венеция информации об отсутствии какого-либо энтузиазма у итальянских войск, ведущих военные действия, сетования Муссолини на итальянский народ становились все более и более горькими. Нежелание населения Италии вообще участвовать в войне — а дуче был хорошо осведомлен об этом, несмотря на его публичные заявления об обратном, — приводило Муссолини буквально в состояние бешенства. Он не скрывал радости по поводу наступивших холодов 1939-1940 гг. Глядя на густой снег, засыпавший в декабре улицы Рима, дуче произнес: «Это просто прекрасно, что идет снег и наступили холода. Может быть, хоть они благотворно подействуют на наших бездельников итальянцев и на всю эту бездарную нацию. Одна из главных причин, почему надо вырубить леса на Апеннинах, как раз и заключается в том, чтобы сделать итальянский климат более холодным и снежным». В январе, когда серьезным образом стала сказываться нехватка угля, дуче вновь пришел в прекрасное настроение, поскольку испытания, которым по этой причине подвергнется итальянский народ, приведут наконец к тому, что он сбросит с себя «накопленную веками духовную лень». «Мы должны поддерживать в стране состояние жесткой дисциплины, — заявлял дуче, — итальянцы должны находиться в мундирах с раннего утра до поздней ночи. А мы должны, не переставая, колотить их, выбивая дурь из их голов».