Поп - Александр Сегень Страница 44

– Сейчас я не в силах вам помочь, – виновато сказал Фрайгаузен. – Потерпите, отец Александр, чуть позже всё уладится.

– Ну что, произошло избиение партизан?

– Да.

– А вы, часом, в этом не участвовали?

– Это мой долг, которому я вынужден подчиняться.

– Ферштей.

– Хотел бы исповедаться и завтра причаститься.

– Отчего же нет, герр оберст, коли постились и не очень нагрешили.

На исповеди полковник каялся в том, что ему приходилось стрелять в людей. Отец Александр сухо, без душевного проникновения, отпустил ему грехи и, скрепя сердце, разрешил завтра причаститься. Вечером после службы Торопцев сообщил:

– Говорят, что операция по уничтожению большого партизанского отряда и впрямь прошла успешно. Отряд полностью уничтожен, троих взятых в плен партизан привезли к нам в село и держат под замком.

На другой день было праздничное богослужение. Кончился Успенский пост, который батюшка, как встарь, называл госпожинками, причастников в храме было как никогда много, человек до двухсот. Среди них и один в форме немецкого оберста. И когда он подходил к причастию, у отца Александра невольно сорвалось вместо русского «Иоанн» немецкое «Иоганн»:

– Причащается раб Божий Иоганн во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Потом ему стало стыдно за такую непозволительную вольность, он подошёл к Фрайгаузену и сказал:

– С праздником и с причастием, Иван Фёдорович!

Но он ещё знать не знал, в каком тоне ему придётся разговаривать с дружественным немецким полковником вечером того же дня. Он ещё радовался празднику, насколько это было возможно. Да, не пустили в концлагерь, да, только что в лесах были истреблены русские парни, партизаны, да, эта война уже донельзя опостылела. Но ведь праздник, верующие не умещаются в храме, для причастия пришлось поменять несколько чаш…

Солнце уж двинулось к закату, чтобы, как водится, улечься спать за берегами Чудского и Псковского озёр. Отец Александр лично сел доить козу, а Миша устроился неподалёку его рисовать. У него обнаружился несомненный талант, и недавно батюшка купил ему во Пскове бумагу и карандаши.

– Как будет называться картина? – спросил отец Александр.

– Пока не знаю, – задумчиво ответил мальчик.

– Предлагаю такое название: «Протоиерей доящий».

– Хорошее.

– Вот ты, Мишутка, как художник, должен знать одну козью особенность, которая всегда настораживает меня в отношении этих представителей животного мира. Ведь когда смотришь козе в глаза, становится жутко. А почему? Как ты думаешь?

– Не знаю, батюшка.

– А всё дело в разрезе глаз. Вот подойди поближе, и ты увидишь. Если глаза кошки нам не нравятся оттого, что у неё зрачок обычно расположен в виде полоски в вертикальном положении, то око козы ещё хуже. Видишь, зрачок тоже имеет вид узкой полоски, но она расположена горизонтально. В этом есть что-то неприятное. Вот почему враг рода человеческого обычно изображается с головой козла.

Не успел отец Александр окончить доение, а Миша свой рисунок, как вдруг появилась сильно взволнованная Ева:

– Батюшка, родненький!

– Что, Муха?

– Беда! Надо бы детей всех собрать и не пускать из дома, а то не дай Бог вздумают гулять.

– А что такое, Мушенька?

– Там немцы затеяли страшное.

– Да не тяни ты, Ева!

– Казнь.

– Казнь?

– Пленных партизан казнить будут прилюдно. На площади. Бывшей Ленина.

– Этого не можно допустить! Я это не позволю! А ты и впрямь, Евочка, собери-ка всех малых, займи их чтением. Скажи, что я велел вслух читать Димитрия Ростовского. Ты же и почитай им, как обычно делаешь, но только погуще, подольше. Пока я не вернусь с победой.

Дабы произвести на немцев впечатление весьма важной персоны, он нарядился в свой праздничный подрясник серовато-голубого цвета, который почему-то именовал «лазоревым», подпоясался красивым поясом, который матушка любовно вышила зелёными листочками и лиловыми цветами, надел малинового цвета скуфейку и с Евангелием в руках поспешил вон из дому – туда, на площадь, бывшую Ленина, полный вдохновенного порыва остановить публичную казнь. Он верил в свою победу, призывая на помощь себе святого благоверного князя Александра Невского. Сам не зная, почему, отец Александр был убеждён, что стоит ему явиться, поднять над головою Евангелие, молвить слово заступничества, и вмиг палачи одумаются.

Площадь располагалась недалеко от дома, и вот уже он увидел толпу народа, согнанного для созерцания казни. Рядом с постаментом, с которого ещё в первые дни оккупации немцы свалили памятник вождю мирового пролетариата, уже были сколочены помост и виселица. На помосте стояли эсэсовцы, Фрайгаузен и четверо приговорённых – трое парней и одна девушка. Отец Александр отчего-то был уверен, что увидит среди них своего старого знакомого – Алексея Луготинцева, но его не оказалось. На груди у приговорённых были таблички «Партизан», «Бандит», «Убийца» и «Партизанка».

– Ну-ко, пусти! – грозно приказал отец Александр эсэсовцу, стоящему в оцеплении вокруг помоста. Тот в ответ больно ткнул священника под ребро дулом автомата. Тогда батюшка воззвал к полковнику Фрайгаузену:

– Герр оберст! Иван Фёдорович!

Но тот уже заметил его и приказал пропустить. Легко взбежав на помост, отец Александр, как и хотел, мгновенно поднял над собой Евангелие и воскликнул:

– Христиане!

Всё разом стихло.

– Вы, немцы, и вы, русские! – продолжал батюшка. – Все мы дети матери Церкви. Так проявите же, немцы, милосердие! Не мучайте и не казните сиих юных, полных жизни, ребят и эту девушку. Ведь Христос незримо присутствует здесь, и Он, которого так же публично казнили иудеи, душой с ними. С теми, кого казнят, а не с теми, кто казнит.

– Абфюрен! – гаркнул эсэсовский чин, стоящий рядом с Фрайгаузеном.

– Господь Бог наш… – продолжил было батюшка, но его уже грубо схватили под руки и потащили с помоста.

Алевтина Андреевна, только что подоспевшая, решила, что его тоже хотят казнить, бросилась на охранника, пытаясь прорваться и выкрикивая первое, что пришло ей на ум:

– Не трогайте его! Он под защитой рейхсминистра!

Но отца Александра не собирались убивать. Его стащили вниз и швырнули в объятия жены. От сих пор он становился лишь скорбным зрителем творимой расправы. Командир эсэсовцев стал зачитывать приговор, а Фрайгаузен переводил:

– Подразделение СС провело успешную операцию по ликвидации бандитского формирования. Это бандитское формирование совершило дерзкое убийство служащих отряда вспомогательной полиции села Закаты и пыталось совершить не менее дерзкое нападение на расположенный неподалёку отсюда германский аэродром. Перед вами трое партизан, захваченных в плен живыми. С ними девушка, которая оказывала помощь раненым партизанам. Вот имена этих людей по их собственным признаниям: Александр Табак, Игорь Муркин, Фёдор Ильин и Тамара Лебедева. Комендатура села Закаты Псковского бецирка рейхскомиссариата Остланд провела расследование по делу о бандитской деятельности этих людей и вынесла следующее постановление: приговорить Александра Табака, Игоря Муркина, Фёдора Ильина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение. Если же в окрестных лесах будут продолжаться партизанские действия, подразделения СС вынуждены будут прибегнуть к карательным мерам против мирного населения. В данный момент приказывается привести приговор в исполнение.