Мужайтесь и вооружайтесь! - Сергей Заплавный Страница 44

— Для нас теперь дождь, как монах на свадьбе, — пошутил Семейка Самсонов. — Мало того, что не зван, так еще и не уместен.

— Это ничего, — подал голос Кузьма Минин. — Дождь-то недолгий был — чирикнул и нет его. Значит, и другие недолгими должны быть. Зачем пугать себя раньше времени? И поважней дела есть.

Дьяки приготовились слушать, что за дела их завтра ждут, но тут Дорога Хвицкий, тугой на правое ухо дьяк Земского двора, поворотился к Самсонову:

— Какой это монах для нас не уместен, а? Уж не троицкий ли келарь Авраамий-громословец?

— При чем тут Авраамий? — пожал плечами Самсонов. — Я другое в виду имел. Совсем другое.

— При том, — объяснил Кузьма Минин. — Нынче Авраамий со словом старцев Троицкого монастыря и впрямь к нам на беседы пожаловал. Вот Дороге и примнилось, что это о нем Семейка что-то негожее брякнул. Успокойся, Дорога! Он тебе после все как есть обскажет.

Но Хвицкий и не думал успокаиваться:

— Ныне кто свечу Христова воина Гермогена перенял и высоко держит? — Владыка Троицкий Дионисий с избранником Божиим Авраамием. Их не зовут, они сами приходят!

— А и верно, — запереглядывались дьяки. — Митрополит наш Кирилл от ветхости своей пастырским словом не силен. Вот бы Авраамия послушать.

— Даст Бог, послушаем! — заверил их Кузьма Минин. — А пока пусть дела своим чередом идут. Авраамий в Спасо-Преображенском монастыре пребывает. Там у нас свой приказ. Через него и будем сноситься. Остальное Совету земли решать да князю нашему Дмитрию Михайловичу.

Известие о том, что Авраамий Палицын прибыл в Ярославль, взволновало, но не обрадовало Кирилу. Могучий образ святого старца Иринарха, провидца и страстотерпца, вытеснил из его сознания образ человека, которого он прежде обожествлял так же страстно, как Дорога Хвицкий, а, пожалуй, и поболее, но потом вдруг охладел к нему. Голову сверлила мысль: «Палицын здесь, в Ярославле. Свидимся ли? А если свидимся, что я ему скажу? Что он мне скажет?»

В волнении Кирила отхлебнул из кубка житного кваса и, поперхнувшись, часть его проплеснул себе на бороду. Чувствуя, что все взоры обратились к нему, промокнул влагу коротким утиральником из рыхлой камчатной ткани и как можно беспечней вымолвил:

— Не в то горло попало.

— Кабы в него вина, а не квасу влить, и второе бы горло первым стало, — добродушно подтрунил над ним Семен Сыдавный-Васильев.

— В свое и вливай! — огрызнулся Кирила. — Тебе, чай, не привыкать!

— Я бы влил, тем паче повод есть, — разулыбался Сыдавный. — Впрочем, за хлебом-солью и смех с хреном за милую душу съестся.

— Но, но! — вмешался в их перепалку Кузьма Минин. — Что за разговоры? Чтоб я такого больше не слыхал!

Кирила послушно уткнулся в свою тарелку.

«Много чести — с Сыдавным перепираться, — думал он, — У него одно на уме: вино да вино. Однако нынче он про него с намеком сказал. И понимать его надо так: за здравие-де Палицына не грех напитком покрепче кваса угоститься. Думал, я ему поддакну. Видит, что душа у меня к нему не лежит, а все равно лезет. И не в первый уже раз. В прежние-то годы этот гусь высоко летал. Привык дело с боярами и церковной властью иметь, с поверенными людьми то польского, то шведского короля на посольских встречах заздравничать. Вот и въелись в него застольные острословия. А у Минина трапезы деловые. Хмельного-развеселительного он не терпит. Однако Сыдавного если и пресекает, то больше для вида. Значит, ценит. Знать бы только за что…»

После ужина дьяки разошлись по своим углам в жилецких покоях купца Никитникова. Отправился к себе и Кирила. На двух монахов посреди двора, держащих под уздцы оседланных коней, он и внимания не обратил. Зато они его сразу приметили.

— Братко! — негромко уронил один из них.

Кирила замер, потом радостно бросился навстречу:

— Иваша?!

Это был его старший брат Иванец, в иночестве Феодорит. Два месяца назад они вот так же вечером на подворье Троице-Сергиева монастыря встретились, но тогда Кирила ждал Иванца. Он прибрел к нему за советом: как дальше жить? кому верить? за кем следовать? Авраамий Палицын на ту пору в Москве был, вот Иванец и посоветовал к Иринарху с поклоном пойти. Теперь они снова рядом. Ну не чудо ли?.. Впрочем, никакого чуда и нет. Иванец — келейник Палицына. Где ему как не при келаре быть?

От избытка чувств у Кирилы в глазах защипало. Обнимая брата, он вышептнул:

— Обо мне Авраамий спрашивал?

— И не единожды. А нынче повидаться к тебе отпустил. Так что вторую спальную лавку готовь.

Отстранившись от Иванца, Кирила глянул на его спутника:

— А он разве не останется?

— Нет, братко. Се раб Божий Вахтисий из Спасской обители. Сопроводить меня по отзывчивости своей вызвался. Я бы и пеше дошел, да на верхах быстрее. Давай ему за это на прощанье поклонимся.

Они проводили Вахтисия до ворот. Там чернец резво вскинулся на коня и в поводу со вторым скакуном неспешно затрусил в сторону Спасо-Преображенского монастыря. Солнце давно закатилось за черту крепостной стены, но его желтые лучи с розовыми переливами еще подсвечивали вечернее небо. В этих лучах очертания всадника гляделись как изображение, сделанное писчим углем на иконной доске: некий монах-воин, устремленный в даль заоблачную.

— Видишь? — спросил Кирила, захваченный этим видением.

— Вижу! — без объяснений понял его Иванец.

Подождав, пока Вахтисий скроется за поворотом, а вместе с ним померкнет внезапно возникший образ ратника в черном одеянии, соединивший в себе немало славных имен из прошлого и настоящего, братья поспешили в дом. Им не терпелось остаться вдвоем, чтобы наговориться всласть. Затеплив свечу, они уселись друг против друга.

— Ну, рассказывай, братко!

— Ты старший, ты и начинай, — возразил Кирила. — У меня уши чешутся тебя послушать.

— Ладно, — не стал спорить Иванец. — Только нового я тебе мало скажу. В нетерпении люди многих городов и краев пребывают. Устали ждать, когда земская рать из Ярославля к Москве двинется. Спрашивают: когда безнарядью конец будет? Вот и взялся батюшка Авраамий это дело ускорить, а получится, так и Пожарского с Трубецким примирить. Все же они друг к другу ближе, чем к Ивашке Заруцкому. Оба княжеского рода. Душою на царской службе заматерели. Даже наречены одинаково.

— И что из этого? — не удержался от прекословия брату Кирила. — Разве можно сокола с петухом равнять? Один в небе княжит, другой у навозной кучи. Об именах я и не говорю. Сам знаешь: Димитрий по-гречески — сын богини Земли Деметры. К Пожарскому это очень даже подходит, а к Трубецкому? То-то и оно… Димитрии всякие бывают.

— Я сказал: все же. И не со своих слов, братко. За Дионисием и батюшкой Авраамием повторяю. Тут к ним посланцы от Трубецкого приезжали — уверить, что подмосковное ополчение не по своей воле, а по злому умыслу казачьей вольницы псковскому самозванцу Матюшке крест целовало. Слава богу, сейчас от греха этого отложились. Вот и просил Трубецкой передать Пожарскому, что готов мимо Заруцкого с ним в союз войти, за Московское государство верой-правдой постоять.