Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков Страница 44

На разных языках — но те же песни поют.

В разных руках — но те же знамена несут.

То же думают, и то же делают.

(А. Гайдар)

Казалось бы — простой вопрос? А вот не очень. Ведь многие представляют так, что, придя к власти, большевики сразу создали ту систему, которая была при Сталине.

Этого они не могли бы сделать, даже если бы очень захотели. Сил тогда у них на это не хватало. Большевики имели реальную власть в нескольких крупных промышленных центрах — а вокруг простиралась наша бескрайняя страна. Где их видали в гробу.

Так что большевики стали создавать систему Советской власти. Это — демократия, доведенная до своего логического конца, то есть до полного абсурда. Разница между традиционной, представительной демократией и Советами в следующем:

Во-первых, депутаты выдвигались не по месту жительства, а по месту работы или службы. Это, конечно, лишало права голоса «нетрудовые элементы», но зато предполагалось, что уж коллеги друг друга знают.

Во-вторых, был, говоря современным языком, приоритет местных законов над центральными. То есть: мы в своем околотке что хотим, то и устанавливаем. Результат был веселый.

Вот пример. 25 мая 1918 года Елецкий Совет Народных Комиссаров постановил «передать всю полноту революционной власти двум народным диктаторам, Ивану Горшкову и Михаилу Бутову, которым отныне вверяется распоряжение жизнью, смертью и достоянием граждан» («Советская газета». Елец. 1918. 28 мая, № 10).

Стали образовываться разнообразные республики. Речь не идет об антибольшевистских. Все упомянутые республики были за Советскую власть. Но… на местах полагали, что лучше знают, как руководить. В Советы же набрались те, кто набрались. Это были и большевики, и меньшевики, и эсеры, и анархисты, и просто всякая сволочь.

Замечателен пример Самары. В Самарском Совете засели анархисты в компании с ультрарадикальными большевиками, которые занимались в основном тем, что упрекали центральные власти в предательстве идеалов революции. (Там, кстати, окопался и уже знакомый нам матрос Павел Дыбенко.) Предательство, по их мнению, заключалось в том, что центральная власть пыталась навести хоть какой-то порядок. Многие революционеры были решительно против. Не для этого старались.

Самарский Совет прославился тем, что по отношению к нему была применена одна из самых лучших в мире акций «черного PR». Речь идет о «Декрете об обобществлении женщин». На самом деле анархисты и леваки в Самарском совете были, конечно, отморозками, но все-таки не настолько. А декрет сформировал сотоварищи некий хозяин трактира, в прошлом черносотенец. Бумажки с ним ночью были расклеены по городу — и поутру, когда новость распространилась, народ двинулся бить товарищам из Совета морды. Те, правда, успели убежать.

Потом, разумеется, трактирщика достаточно быстро вычислили и, как было принято у анархистов, без особых разговоров грохнули. Но дело его не пропало. Этот «декрет» до сих пор перепечатывают по всему миру как свидетельство «зверств большевиков».

Вот ведь есть же самородки на земле Русской! Нынешние пиарщики, закончившие всякие там университеты и прочие колледжи, — и тени того сделать не в состоянии, что придумал простой хозяин трактира!

…Собственно говоря, все эти Советы представляли из себя один большой митинг — то есть место, где все говорят, но отвечать никто ни за что не хочет.

Довольно быстро стало понятно, что вся эта ультрадемократия — широкая дорога в тупик. Тут надо пояснить: на самом-то деле никакой демократии не существует. Точнее, она может быть в конкретном селе, где все знают друг друга и знают свои проблемы. Где известно, что Василий Петрович — степенный серьезный мужик, а Ванька — пьяница и болтун. И задачи понятны: что делать первым — мост через речку ремонтировать или крышу школы перекрывать? Тут демократия вполне уместна.

А на более высоком уровне начинаются политтехнологии. Всегда и всюду. Первый учебник по ним написан в Древнем Риме в 68 году до Рождества Христова. Так что те, кто вдохновенно говорит о демократии, либо ничего не понимают, либо откровенно брешут.