Кольцо странника - Марина Александрова Страница 44

Еще не войдя в хлев, Всеслав понял – там непорядок. Овцы отчаянно блеяли, терлись боками о стены, так что хлев дрожал.

– Что за напасть! – пробормотал Всеслав про себя и распахнул дверь.

Странное зрелище предстало его очам! Овцы сбились в кучу у одной стены и, очевидно, находились во власти самого жуткого страха. В поисках того, что могло так сильно напугать их, Всеслав огляделся по сторонам. Подкоп, конечно же, был обновлен, но не это поразило Всеслава. Поразило его то, что в дыре мотался туда-сюда самый настоящий волчий хвост, и хвост немалый.

«Ах, ирод! – пронеслось в голове у Всеслава. – Это он, значит, напугает бедных овечек, так чтоб они не разбегались, а в кучу сбились, и уж из этой кучи и хватает, какую пожирней!».

Восхищенный и обозленный волчьей смекалкой, он сделал шаг к хвосту, который продолжал вилять из стороны в сторону, схватил его и потянул изо всех сил. Волк не ожидал такой напасти и дернулся так, что Всеслав едва с ног не повалился. Но удержался и принялся тянуть на себя. Трудно сказать, на что он надеялся – хотел ли втащить волка в дыру, чтоб потом задушить его голыми руками, или просто напугать его и отвадить от хлева, но вышло что-то совсем уж нежданное.

Насмерть перепуганный волк опозорил свой славный род. В иное время Всеслав сам немало бы смеялся такому позору, но сейчас ему было не до веселья – густая бурая струя остро пахнущей жидкости ударила прямо в него.

Всеслав на минуту оглох и ослеп, задохнулся от совершенно нестерпимой вони, но волчьего хвоста не отпустил. Еще чего! Нет, волчара должен за все расплатиться сполна. Господи, да что же жрал этот волк, и как в него столько поместилось?!

Наконец поток иссяк и волк перестал дергаться и вырываться. Тут только Всеслав услышал встревоженный голос Лады, которая прибежала на шум, но не решилась войти в хлев, а звала своего милого снаружи.

Всеслав осторожно ослабил хватку, и понял – волк, очевидно, издох. Тут только удосужился доблестный охотник за дикими зверями подумать – как же он теперь покажется своей хозяйке в таком виде? А запах!

Лада ворвалась в хлев, и, увидев своего постояльца, остолбенела.

– Это что ж такое... – произнесла слабым голосом.

– В-вот... – отчего-то виновато сказал Всеслав, указывая ей на волчий хвост. Лада подошла поближе, морща нос от невыносимой вони и, увидев околевшего волка, подняла на Всеслава полный благоговения взор.

Напрасно стыдился Всеслав своей победы! Ни словом, ни видом не показала Лада, что смешно ей положение милого. Напротив, неумеренно восхищалась доблестью его. Это ж надо – так напугать матерого, хитрющего волка, чтоб он околел от страха! Такое не каждому охотнику под силу. Щебетала она, как птичка, расхваливая храбрость и смекалку Всеслава, а сама между делом затопила баньку, достала из сундука в своей светлице чистое платье – отцово еще. И с поклоном пригласила героя «попарить в баньке богатырские косточки».

Всеслав смутился, но в глазах Лады не было насмешки, а в бане он сейчас ох как нуждался! Мылся и терся, как никогда в жизни, знал – волчий запах прилипчивый. Припоминал, как в детстве вез его дядька Тихон к себе в Киев, как погнались за ними голодные зимние волки. Ускакали тогда, спаслись, только возница выпал из саней и попал зверям на ужин...

Напарился всласть, жалел только, что нет рядом доброго товарища – похлестать веничком, поддать на каменку мятного кваску. Оделся в чистое, принюхался к себе – нет, вроде бы не пахнет. Хотя Бог его знает, может, и принюхался уже?

В доме Лада хлопотала, собирая на стол припозднившийся ужин. Спохватилась, что кончилась намолотая соль – жерновки она одолжила на днях соседке. Пришлось бежать за ними, а там уже не удержалась и рассказала подружке своей Раде про то, как гость расправился с матерым бирюком. Рада только ахала, прикрывая рот ладошкой, и упросила подруженьку показать ей того убитого волка, да хорошо б и победителя отважного хоть краем глаза увидать.

– Ты ж видела его? – удивилась Лада.

– Так каким я его видела? Хворым! Лежал, помирать собирался, я к нему и приглядываться не стала. Не ведала, что он герой такой у тебя! Ну, веди, веди, показывай!

По дороге Рада еще стукнула в светлое окошко другой подружке, Любаве. Той тоже захотелось увидать побежденного зверя. А за Любавой и ухажер ее увязался – он, оказывается, сидел в теньке возле забора, ожидал, не покажется ли милушка его в окошке. Ухажера звали Прошкой, и такой он был рыжий – аж смотреть больно, как на ясное солнышко! Оттого-то и не привечала его Любава.

В маленькой деревеньке ничего утаить нельзя! К тому времени, как Всеслав всласть напарился и чистый, благостный, направлялся к дому, в горнице его уже ждали гости. Лада, радостно взволнованная неожиданными посиделками, металась между погребом и печью. Стол уже ломился от кушаний – с тех пор, как Всеслав, поправившись, стал выходить на охоту, дичь в доме не переводилась.

– У нас гости, Всеслав! – радостно сообщила ему Лада, едва он переступил порог. – Все на тебя смотреть пришли да на волка.

Всеслав поначалу смутился, увидев столько направленных на себя любопытных глаз. Но через некоторое время совсем отогрелся, отошел душой – все были вроде как родные, и простые такие да веселые... Шутили друг над другом без злобы, ели так, что за ушами трещало. Знали: нужно съесть все, что подано на стол, иначе обидишь хозяйку на веки вечные. Да не только съесть, а и выпить! Всеслав приметил, что и девки не отставали от парней, медовуху пили лихо, а это ведь не квасок и не взвар!

Всеславу было весело, он и сам толком не знал, отчего. Да и не было у него раньше никакого особого веселья в жизни, и не искал он его – не было бы слез, а без смеха можно обойтись как-нибудь.

Немало уж было выпито медовухи, когда за столом заговорили:

– Ну что, споем, что ли?

– Ради праздничка-то можно.

– Любава, запевай!

Любава, красивая чернокосая девка в диковинном розовом сарафане, с ниткой самоцветов на полной белой шее не стала кобениться – встала, приложила руку к высокой груди и запела сразу, словно ждала, когда попросят.

Все притихли. Грустную песню пела Любава, хоть только что весело смеялась. Песня была о ратнике, что уезжает на кровавую сечу, и о девушке, которая провожает его. У многих навернулись слезы, и Любава, видя это, сменила напев на другой, озорной. Всеслав аж рот раскрыл – девка, не стыдясь, отпускала такие соленые словечки, что уши краской заливало! А другим ничего, смеются... Значит, так принято здесь.

По душе пришелся Всеславу свободный нрав селян, по нраву пришлась ему и Любава. Глаза у нее черные, выпуклые, блестят, словно алмазы. На круглых щеках пылает румянец, а губы – как спелые вишни. Сразу видно, что девка она веселая и добрая, и посмотреть на нее приятно – от Любавы так и пышет здоровьем. Вон какие сильные у нее плечи под тонкой сорочкой, какая тяжелая грудь – такой вскармливают богатырей!