Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский Страница 44

«Запись опроса царевича Московского Дмитрия, сына царя Ивана Четвертого, сделанная в присутствии их высочеств князей Адама и Константина Вишневецких, дворянина Ришарда Бучинского и священника православной веры Мачея Кишковского, сделанная мною, Мартином Иваницким, секретарем их величества князя Константина.

– Сколько лет Вам было, когда Вас увезли из Углича?

– Меньше четырех.

– Кто это сделал или по чьему распоряжению это было сделано?

– Я думаю, это было сделано по приказу моего дяди Афанасия Нагого, бывшего посла в Крыму, бывшего дипломата моего отца.

– Кто Вас скрывал и где Вы скрывались?

– Разрешите, я не буду отвечать на этот вопрос. Так как люди, спасавшие меня, еще находятся в руках Годунова.

– Вы нам не доверяете?

– Я Вам доверяю. Я не доверяю случайностям.

– Что Вы имеете в виду?

– Замочные скважины.

– Значит, ребенок, которого содержали в Угличе вместо Вас, жил там четыре года?

– Значит.

– И все это время мать с Вами не встречалась?

– Я плохо помню свою мать. Может, я не был желанным ребенком. Может, что-то другое. Я знаю только одно, что за год перед этим насмерть была отравлена моя кормилица. И все были уверены, что меня ждет могила.

– Кто занимался Вашим воспитанием?

– Доктор Симеон.

– Он был образованным человеком?

– Для Русии он был как Аристотель.

– Откуда он взялся?

– Его прислал Афанасий Нагой, когда мне было восемь лет.

– То есть сразу после убийства Вашего двойника?

– Очевидно, так.

– Вы не видите в этом связи?

– Нет. А вы?

– Вижу. Он, наверное, был официальным учителем царевича. Когда двойник исчез, он занялся своим прямым делом. Это говорит о том, что он был в курсе заговора.

– Это был потрясающий человек.

– Почему был?

– Я думаю, я его никогда в жизни больше не увижу.

– Он умер?

– Я думаю, я его никогда больше в жизни не увижу.

– Вы никогда больше не встречались со своей матерью?

– Я ее видел.

– Кто может подтвердить реальность Вашей истории?

– Я думаю, никто не может ее опровергнуть.

– А подтвердить?

– Все абсолютно Нагие. Уверен, моя мать.

– Кто, кроме Афанасия Нагого, был за Вашей спиной?

– Я слышал – дьяки Щелкаловы, Бельский и все те, кого потом не стало в Москве: Сицкие, Романовы, Голицыны.

– А Шуйские?

– Эти нет. Эти всегда только сами за себя.

– Как называлось то место, в котором Вас скрывали?

– Мне нельзя этого говорить.

– Сколько лет Вы провели в стороне от дворцовых дел?

– Господа, я очень устал. А вопросы начинают повторяться. Разрешите мне удалиться на какое-то время, чтобы отдохнуть».

На этом запись прекращена.

Число. Подписи.

* * *

Слухи о появлении в Литовских владениях московского царевича тревожили не только царя Бориса, но и польского короля Сигизмунда Третьего.

Именно поэтому он просил английских купцов составить ему описание состояния порядков, дел и нравов государства Московского.

Он уже шестнадцать лет сидел на польском троне, но это сидение было все равно что взятое напрокат. Оно не передавалось по наследству, и в главных решениях всегда приходилось подчиняться польскому сейму. Что совсем не радовало короля.

Ну, ладно, свои годы он досидит, а дети? А его нелюбимый сын Владислав? Хорошо бы его куда-нибудь пристроить. А тут рядом такой соблазнительный московский трон наполовину простаивает.

Уже не раз со времен Батория возникал и неоднократно обсуждался боярами и польскими князьями вопрос об объединении двух государств под одной головой, под одной короной. Следовало только перевалить через три бревна.

Первое – где будет столица объединенного царства: в Москве или в Варшаве?

Второе – какая религия будет в объединенном государстве: католическая или православная?

Третье – смогут ли подданные объединенной страны свободно выезжать в Европу и служить там кому хотят, не спрашивая монарха, как исстари повелось в Польше, или будет введено железное правило выезжать за рубеж только с разрешения царя, как испокон веков делалось это в Русии.

Если бы эти вопросы были решены, получилась одна самая мощная в Европе конфедерация.

И мысли об этом объединении, об этом престоле постоянно беспокоили польского короля Сигизмунда Третьего Вазу.

При этом он еще имел все права на трон шведский, но с этим никто считаться не хотел, с тех пор как в 1599 году его милые родственники в лице его племянника герцога Карла свергли его за усиленную любовь к католичеству и иезуитам.

Впрочем, и эту маловероятную шведскую карту Сигизмунд постоянно держал в уме. Он был хороший карточный игрок, просчитывал игру на много ходов вперед. Король умел играть людьми, а им казалось, что они играют королем.

Внешне он был простоватым, постоянно мрачным человеком, и никто не подозревал в нем столь серьезные игровые способности.

Поэтому литовский канцлер Лев Сапега – постоянный противник Русии, неоднократный посол Литвы при Годунове – чрезвычайно удивился, когда гонец из Кракова передал ему коротенькую записку.

«Милый друг!

Мне стало известно, что в польских владениях объявился некто, выдающий себя за царевича Дмитрия.

Прошу Вас навести точные справки об этом молодом человеке и по возможности дать оценку ему и шансам его дальнейшего продвижения.

Обращаюсь к Вам как человеку, знающему Русию лучше всех живущих ныне поляков.

Ваш Сигизмунд Третий Ваза – Божьей милостью король Польский, великий князь Литовский, наследный король Шведский, Готский, Вандальский и прочее».

Ну что ж.

Лев Сапега и сам давно уже хотел прощупать эту странную личность, которая ходит в монашеском платье, однако одним ударом сабли запросто сносит буйную казацкую голову. Не имеет своего коня, а носит под рубахой крест ценою в несколько поместий. Имея внешность сына захудалого русского помещика, спокойно рассуждает об императорах Римской империи и держится на приемах лучше многих наследственных польских шляхтичей.

«А чего там наводить справки? – думал Сапега. – Можно все за раз прояснить».

Среди многочисленной челяди канцлера литовского был один очень подходящий для этого человек – Тимофей Петровский, конюх царевича Дмитрия из Углича.