Мстислав Удалой. За правое дело - Станислав Чернявский Страница 44

В Галиче распоряжались пришельцы-венгры Бенедикта Бора; делали это так плохо и грубо, что вызвали недовольство значительной части населения.

Палатин Бенедикт вел себя как настоящий западный рыцарь – тевтон, англичанин, француз. Издевался над чернью, насиловал, пьянствовал, затаскивал в постель попадей и черниц. В общем, перед нами – типичный искатель приключений и, хуже того, колонизатор. Так в XVIII веке в Индии безупречные английские джентльмены превращались на время в грабителей и насильников, чтобы затем приехать в милую Британию и остепениться. Впрочем, Бенедикт был форменным негодяем и не стеснялся никого и ничего. Впоследствии он даже поучаствовал в убийстве венгерской королевы, взбунтовался против короля и вышел сухим из воды.

Поведение Бенедикта – не какие-то позднейшие выдумки и уж тем более не наши измышления.

В Галиче по каким-то делам находился «премудрый книжник» Тимофей, киевлянин. Может быть, перед нами – тайный агент Ольговичей или «буй Рюрика». Дело не в этом. Посмотрев на бесчинства венгров, Тимофей пришел в ужас и сообщил, что видит в нем Антихриста. Ибо «он бе томитель боярам и гражданом и блуд творя, и оскверняху жены же и черници и попадьи». Впрочем, выходки Бенедикта и поведение современных борцов за сексуальную свободу – явления одного порядка. Так ли это страшно? Просто одна цивилизация пытается навязать другой собственный стереотип поведения. А именно: европейцы прививают русским свои стандарты. В XIII веке стереотипы были веселые: уважаемые рыцари насиловали православных монашек в Галиции, а братья меченосцы насильно обращали язычников в Прибалтике. У русских таких традиций не было. Их самих, правда, насильно покрестил Владимир Красное Солнышко в Киеве да Новгороде, но обычай не привился. Рядом с православными спокойно жили язычники: эсты, ижора, сумь, емь, мордва, мурома, меря, корела, ятвяги, ковуи, половцы, литва, земгалы, ливы… Человек должен принять православие по велению души. Всё дело в свободе воли, полагали славяне. Каждый сам волен выбрать путь спасения. Насильно мил не будешь.

Европейцы, напротив, были уверены в своей правоте. В праве крестить язычников, сжигать еретиков. Грабить русичей, черт возьми, если за это ничего не будет! Перед нами – гораздо более жестокий мир, чем мир восточных славян.

Разумеется, это наша субъективная точка зрения как восточного славянина. Европейцам свой мир, напротив, кажется комфортным, цивилизованным, правильным и достойным похвалы. А славяне и вообще православные – это плохие люди, «от них самого Бога тошнит».

Можно было бы сойтись на том, что мы просто разные: славяне и европейцы. Живите как хотите и давайте не вмешиваться в дела друг друга. Так ведь нет, тевтоны нагло лезут в Прибалтику – сферу наших интересов. Шведы захватывают Финляндию. Поляки, принявшие католичество и вошедшие в орбиту Запада, пытаются съесть Волынь, а венгры – обосноваться в Галиции. Политический вывод однозначен: мы и Запад – обычные враги, и не дай бог забыть об этом.

А теперь вернемся к событиям в Галиче.

«Вправду он был Антихрист по гнусным делам его», – соглашается с Тимофеем автор Галицко-Волынской летописи, говоря о Бенедикте Боре. А ведь этот субъект был такой далеко не один. Следовательно, этнический контакт с тогдашними венграми был ужасен и мучителен для русичей. Не каждого пришельца у нас называли антихристом. Разницу мы видим даже при описании битвы на Липице, где сражаются неприятные друг другу люди, но русские. Автор «Повести о битве» не любит Ярослава, смеется над ним, корит за убийства, но по сравнению с Бенедиктом русский князь в его повествовании – ангел. Или, во всяком случае, свой сукин сын.

А в Галиции началось этническое смещение, и в этом – ужас ситуации.

Часть галичан деградировала настолько, что составила Бенедикту компанию. Эти люди повели себя как предатели. Они хотели стать свободными дворянами, спокойно обирать сограждан и по возможности закрепостить их, ибо свобода и личное благополучие – далеко не для всех; иначе оба явления теряют ценность.

Но таких, как Тимофей (недовольных венграми и шокированными их поведением), в Галиче было больше, чем сторонников личной «евроинтеграции». Возник заговор. Партия «патриотов» (будем называть ее так) оказалась рыхлой, разрозненной, но она была. Многие люди в галицкой общине поняли, что игры с приглашением князей завели слишком далеко. Сперва-то хотели сменить власть, пользоваться привилегиями, не зависеть от воли князя, а вышло наоборот: какой-то венгр управляет Галичем, презирает бояр и насилует женщин вместе со своими оруженосцами. Назревало восстание.

Требовался вождь. Некоторые галичане предлагали вернуть Игоревичей. Один из них, Владимир, жил в Путивле, но готов был вернуться в Галич, хотя не имел для этого военных сил и материальных средств. Второй, Святослав, находился в плену в Польше. Третий, Роман, – в Венгрии. Всё это были сомнительные вожди. Часть галичан предложила сделать князем кого-то из волынских Мономашичей. На эту роль присмотрели Мстислава Немого из Пересопницы – брата Ингваря Луцкого. Узнав, что его приглашают на престижное галицкое княжение, Немой стремглав прискакал с небольшой дружиной и был встречен одним из бояр – Ильей Щепановичем, человеком хитрым и беспринципным. Илья был разочарован Мстиславом. Судя по прозвищу, Мстислав либо патологически молчалив, либо косноязычен. Войск он привел немного – может быть, сотню-другую дружинников. Ни Ингварь Луцкий, ни кто другой не стал ему помогать. Тогда разочарованный Илья поиздевался над Немым.

Щепанович привел соискателя княжества на холм близ города, называвшийся «Галицкой могилой», «Галичиной». Оттуда открывался великолепный вид на город. Ворота заперты, никто их не открывает, на забралах высятся венгры-часовые. Но позвольте, что сие значит?

Илья Щепанович сказал с улыбкой:

– Князь! Ты на Галичине посидел, так всё равно что княжил в Галиче.

Осмеянный и опозоренный Мстислав отправился к себе в Пересопницу. Город Галич по-прежнему оставался под оккупацией «Антихриста» и его католических воинов. Казалось, дело освобождения провалено, а западные русичи способны только ворчать, гневаться да терпеть.

Как вдруг…

События опять повернулись неожиданной стороной. Роман Игоревич, томившийся в Венгрии под арестом, бежал через Карпаты и прибыл в Путивль, где встретился со своим братом Владимиром. Состоялось великое примирение Игоревичей. Вскоре в Путивль приехал из Малой Польши еще один представитель этого семейства, Святослав. Его, несомненно, выкупила родня.