Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд Страница 44

После разгона парламента в марте 1629 года Карл вступил в эпоху единоличного правления, которая продлилась одиннадцать лет. Фактически он начал эксперимент по абсолютной монархии с надеждой на покладистый народ, повинующийся его повелениям. Нельзя сказать, что он был плохо подготовлен к такой роли. Знаменитый юрист сэр Роберт Холборн отметил, что «король умел донести суть дела более четко, чем любой из членов его Тайного совета». Однако на практике Карл поручал значительную часть своей работы разным чиновникам, а сам предпочитал охоту миру реальных вопросов.

В определенном смысле это было время тишины: никаких споров в парламенте, никаких замысловатых деклараций или воззваний от трона. Как в театре маски, королю не требовалось говорить – само его присутствие обеспечивало величественность и гармонию. И так же, как в маске, он мог управлять машинерией на великой сцене мира. Карл имел достаточно высокое мнение о своем верховном положении, не без самодовольной уверенности в собственной праведности, чтобы считать это мнение справедливым.

В отсутствие парламента и при соответственно послушной судебной системе права подданного в известной степени зависели от мнения и доброй воли монарха. Народ Англии просто попросили верить в его добрые намерения. Действительно, во многих отношениях он был мягким королем, во время правления которого не состоялось ни одной политической смертной казни. Тем не менее некоторые люди считали его тираном, подавляющим свободы народа и парламента. В качестве доказательства приводили продолжающееся тюремное заключение сэра Джона Элиота и двух его коллег.

Беспарламентское правление само по себе было не таким уж непродуктивным. В это время развивали транспортную систему, ремонтировали дороги и рыли новые каналы; усовершенствовали национальную почтовую службу, организовав постоянные почтовые отделения на основных дорогах вместо нерегулярной системы перевозчиков; при отсутствии чрезвычайного положения укрепили и расширили администрацию местных органов власти. Однако мир внутри страны зависел от спокойствия в мире. Карл не имел денег для войны, но, пока он мог собирать достаточные деньги для своего правления в виде штрафов и налогов, не было необходимости созывать парламент.

Внешняя политика Англии, таким образом, в известном смысле складывалась сама собой. Весной 1629 года заключили мир с Францией, а через девятнадцать месяцев – договор с Испанией. По мирному договору с Францией Карл должен был отказаться от поддержки французских протестантов – гугенотов при условии, что не требуется строгого соблюдения условий брачного договора, заключенного с Людовиком XIII, например предоставления свободы вероисповедания католикам.

В мирном договоре с Испанией не оговаривалось возвращение Пфальца сестре и зятю Карла; судьба этого региона стала теперь предметом обещаний и выражения добрососедских намерений. В другой статье документа согласовывалось, что испанские серебряные монеты можно чеканить в Англии перед отправкой морем в Антверпен, где испанцы воевали с голландскими протестантами. Вопрос о том, не встретят ли такие альянсы с католическими державами противодействия в Англии, оставался открытым. Одни считали, что народ жизнерадостен и покладист; другие предполагали, что настоящее недовольство и даже враждебность к королю не выставляются напоказ.

Однако реакция на оба пакта оказалась слабой. Дело не вызвало заметного интереса. По существу, Карл не имел европейской стратегии, за исключением желания как-то вернуть сестру с мужем в Пфальц; но, не располагая ни армией, ни финансами, чтобы реализовать желаемое, он был обречен на бездействие. Деньги составляли ключевую проблему. Говорили, что сама Генриетта Мария была вынуждена закрывать двери своих личных апартаментов, чтобы посетители не видели потертые покрывала на ее постели. Наступили времена, когда, взволнованный мольбами европейских протестантов о помощи, король спросил свой Совет, что он может сделать. Ему ответили, что для получения средств потребуется созывать новый парламент. Об этом не могло быть и речи. Соответственно, делать не стали ничего. Французский посол отметил, что недостаточный доход превратил Английское королевство в такое, «от которого друзья не могут ждать помощи, а враги не имеют оснований ждать вреда».

Неловкость положения Карла усугубилась, когда в Европе появился новый протестантский герой, который поднялся на борьбу с успехами имперцев в Польше и Богемии, Австрии и Баварии, Фландрии и в долине Рейна. В 1629 году король Швеции Густав Адольф высадился в Германии и начал военный поход, столь же неожиданный, сколь и беспрецедентный. Шведский канцлер писал, что «все порты Балтийского моря, от Кальмара до Данцига, на всем протяжении Ливонии и Пруссии, находятся в руках Его Величества». Густав Адольф создал новую Шведскую империю и тем самым надел на себя мантию протестантского Мессии, Льва Севера.

Как же английскому королю следовало строить отношения с таким человеком? Густав Адольф запросил солдат и оружия у собрата – протестантского короля. Но если Карл вступит в союз с королем Швеции, то его важной дружбе с Испанией придет конец, а торговля с Испанией имела огромное значение. Если Карл откажется от союза с Густавом Адольфом, то он потеряет уважение и влияние в случае окончательной победы шведов.

Соответственно, Карл извернулся и предпринял половинчатые меры, чтобы поддержать свою честь на обеих сторонах. Он согласился, что частная армия из 6000 шотландцев под командованием маркиза Гамильтона может присоединиться к шведским войскам. Однако эта экспедиция обернулась бедой, которую усугубили массовые болезни и нарушения субординации. Тогда Карл направил к шведскому королю делегацию, чтобы «вступить в лигу… для помощи в критической ситуации». Это могло означать что угодно или совсем ничего – и на деле оказалось ничем. В какой-то момент Карл запретил сообщать в новостных листках о победах шведов, потому что они подчеркивали его бездействие.

Удачи короля Швеции закончились в сражении под Лейпцигом, где его тело нашли в куче раздетых трупов. Английский король не предпринял ничего, чтобы помочь собрату. Пассивность, или бездействие, Англии породила политику, которую один анонимный автор в «Обычае государей» назвал «испанизированной, офранцуженной, католической или полностью безопасной». Тем не менее, возможно, в ней была и своя польза. Одна неделя войны могла свести на нет созданное за десять лет мира. Англия в результате такой политики избежала разорения, нанесенного Центральной Европе.

По-прежнему требовалось тем или иным способом пополнять казну. Более активно взимали штрафы за неправомерное огораживание общественных земель. Король также получил солидные деньги от грандиозного проекта по осушению болот Восточной Англии. Продавались монопольные права на производство товаров повседневного спроса, монополисты затем могли устанавливать на них свои цены; к ним относились столовые приборы и соль, игральные карты и перья, крахмал и табак, морские водоросли и очки, расчески и черный порох, шляпы и хмель. Также можно было купить патенты на разработку торфа или взвешивание сена и соломы, на «калибровку копченой селедки» и сбор тряпья. В одной антимаске того времени актер выходил на сцену с пучком моркови на голове, представляя «прожектера», или дельца, «который просил монопольный патент как первый изобретатель искусства откармливать каплунов морковью». Король потребовал от компании виноделов Vintners сбор по 4 фунта с каждой тонны вина; когда они отказались выплачивать новый налог, суд Звездной палаты запретил им готовить и подавать клиентам мясо. Потери заставили компанию прийти к «взаимопониманию» с судом, которое стоило ей 30 000 фунтов стерлингов в год.