С окраин империи. Хроники нового средневековья - Умберто Эко Страница 44

Конечно, осмотрительный прокурор мог бы задействовать сразу несколько уловок. Уловка номер один: ограничиться ролью секретаря и перечислить раскрытые дела и выявленные просчеты. Однако общественное мнение тут же, и вполне обоснованно, поставит ему это на вид. Если прокурор Палермо упомянет мафию лишь единожды, разумеется, L’Unità не преминет это отметить. Уловка номер два. Под видом комментария говорить исключительно о нравственных проблемах. Хотя нравственность тоже тема довольно рискованная. Так, генеральный прокурор Милана Сальваторе Паулезу, говоря о причинах роста преступности, упоминает «общий упадок традиционных общепринятых ценностей», а также «распад института семьи»; однако чуть далее, затронув тему похищения людей, замечает, что в последние три года он «с огромным беспокойством отмечает все большее распространение на юге Италии этого бича современности». Но коль уж похищение людей пошло с юга, выходит, виной всему как раз те круги, где институт семьи весьма уважают – «крестные отцы», примерные семьянины. И в чем же тут мораль?

Уловка номер три. Вместо политики удариться в философию. Конечно, сложно говорить на «отвлеченные» философские темы, никак не затрагивая политическую идеологию; но, по крайней мере, раз уж занялся философией, будь готов к критике своих философских построений. Согласно правилам в системе образования, диплом юриста дает право преподавать философию в лицее, так что от генерального прокурора, обратившегося к философии, ждут не скажу «хорошей» философии (это бессмысленный термин), но хотя бы непротиворечивой. К тому же это самое меньшее, чего можно требовать от должностного лица, в чьи обязанности входит решать, кого из прочих должностных лиц отстранить от расследования теракта, а кого следует заподозрить в сочувствии подрывным идеям.

Поскольку синьор Паулезу, генеральный прокурор Милана, не затронул в своем докладе ни одного из этих двух вопросов, непосредственно его касающихся, мы бы хотели, чтобы по крайней мере в своих философских построениях он проявил себя как мастер тонких силлогизмов, живой гарант мышления четкими категориями, способный определить правила своего дискурса и соотнести их с вытекающими из него выводами.

Подводя итог описанию роста преступности, синьор Паулезу заявляет, что «не стоит падать духом», поскольку все эти беды проклюнулись и в других странах. И, заметив, что недостойно находить утешение в бедствиях ближних, ограничивается выражением «твердой уверенности, что наш народ сможет выступить на равных с близкими ему нациями и вместе с ними займет наконец место, уготованное этой части света судьбой еще тысячи лет назад».

Двусмысленность заключительной фразы достойна анализа. Кого считать близкими нам нациями? Швейцарию, Францию, Германию (близость политической системы?), Югославию, Португалию, Албанию (близость революционных перспектив?), Соединенные Штаты (близость через зависимость?), Ливан, Ливию, Тунис (сходство по экономической недоразвитости?), Мальту, Сан-Марино, Монако (сходство по незначительности?). И что значит занять место, уготованное этой части света судьбой еще тысячи лет назад? Предположим, что под частью света подразумевается средиземноморский бассейн (хотя я не против добавить сюда и земли кельтов), и остановимся на этом «тысячи лет». Понятно, что таким образом выводится за скобки Европа национальных монархий, habeas corpus ^[321] и французской революции (им всего несколько веков). Остаются Pax Romana ^[322], Mare nostrum ^[323], Владычество Италии на море, Миссия цивилизации арийцев, Христианская Благая весть.

Ну, про Pax Romana сейчас и говорить нечего (не собираемся же мы цивилизовывать германцев?). Про Владычество на море лучше промолчим. Христианство? Не вижу причин обижать процветающие христианские общины Соединенных Штатов, Канады или Бразилии. Что ж тогда за место готовила нам судьба тысячелетиями? Даже судьба нашей энергетики теперь, когда мы лишились Маттеи и Ипполито, весьма печальна. Ума не приложу.

Но настоящая проблема здесь – Судьба. Это громкое слово. Мы не можем оставить его без определения. В словаре Devoto – Oli ^[324] на слово «судьба» читаем: «Непостижимое стечение обстоятельств, которым, как считается, обусловлены (или будут обусловлены) решающие или бесповоротные события». Так вот, препоручить решение наших проблем этому непостижимому стечению обстоятельств кажется мне слегка бредовой идеей. Но быть может, в словарях приводятся лишь обиходные значения слов, а синьор Паулезу имел в виду нечто более философское. Давайте тогда справимся с философским словарем Аббаньяно. Тут дело совсем швах. Согласно базовому определению, Судьба – это «принуждающее воздействие, оказываемое мировым порядком на каждого отдельного индивидуума в мире». Черт побери. Если существует принуждающее воздействие миропорядка, то как тогда сажать в тюрьму депутата, получившего взятку от нефтяников? Это ж не он виноват, это всё принуждающее воздействие миропорядка. Хорошо хоть, Марк Аврелий говорит, что душа способна выйти из-под власти Судьбы, если только найдет источник своей деятельности в себе самой, а не во внешнем мире. Но как тогда увязать это с традиционными ценностями, приходящими извне?

Что касается Плотина и Боэция, похоже, они здорово путают Судьбу с Провидением. Но если принять за истину, что Судьба – это Провидение, не будет ли значить речь генерального прокурора, что нам, в нашем бедственном положении, ничего не остается, как препоручить себя Провидению? Сильно сказано для отца-капуцина, но слабовато – для генерального прокурора. С другой стороны (опять-таки, если придерживаться Аббаньяно), Гегель сводит Судьбу к механической необходимости, которая «слепа». Совсем плохо дело. Тот факт, что слепая необходимость тысячелетия назад назначила нам некое место, никак не помогает мне понять, как сделать, чтобы хранилище составов преступления в здании суда не разграблялось на каждый религиозный праздник. Но возможно, генеральный прокурор имел в виду понятие судьбы в современной философии, от Ницше до Хайдеггера. То бишь «необходимость космического становления как волю к утверждению», Amor fati ^[325], судьбу как подлинную историчность, как «выбор уже выбранного». Но ведь в данном случае выбраны как раз грабежи, похищения, убийства с отягчающими, теракты.