Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? - Виктор Устинов Страница 43

Великий князь Николай Николаевич к лету 1915 года реформировал и укрепил способными кадрами отделы контрразведки в Ставке и штабах фронтов и армий, которые в противоборстве с германской разведкой одерживали одну победу за другой. Каждое разоблачение агентов в войсках тянуло за собой зловещую цепь государственной измены в столицу империи, куда не доставала карающая рука возмездия великого князя. Арест полковника Мясоедова позволил вскрыть разветвленную агентурную сеть немецкой и австрийской разведок, созданную вокруг военного министра Сухомлинова самим министром-изменником. Сенатор Посников, расследовавший позднее дело Сухомлинова отмечал, что к дому военного министра сходятся восемь шпионских организаций ^[280]. В этой крепко связанной цепи государственной измены, в которую были втянуты министры и высшие сановники царского Двора, главным передаточным звеном от императрицы к лидерам немецкой партии служил «старец» Распутин. Неприязнь Распутина к великому князю Николаю Николаевичу проявилась вскоре после назначения его Верховным главнокомандующим, о чем сама императрица поведала императору в своем письме 20 сентября 1914 года, когда царь находился в Ставке: «Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль». Пройдет некоторое время и императрица выразит своему мужу еще более резкую оценку о великом князе Николае Николаевиче: «Я ненавижу твое пребывание в ставке, – и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими» ^[281]. Но еще в середине июня императрица Александра Федоровна была противником не только, чтобы Николай II стал Верховным Главнокомандующим армии, но и противником его частых поездок в Ставку. «Он был (Распутин. – Авт.) так против твоей поездки в Ставку, потому что там тебя обхаживают и заставляют делать вещи, которых лучше бы не делать. Здесь атмосфера в твоем доме здоровая…» ^[282]

Вокруг Распутина всегда вращалось несколько германских агентов и их пособников в лице его личного секретаря Симановича и банкиров Мануса и Рубинштейна. До Распутина доходили сведения об аресте Мясоедова и других немецко-австрийских агентов в русской армии, с которыми он поддерживал тесные отношения и связи. «Старец» догадывался о сжимающемся вокруг него кольце русской контрразведки и, чтобы проверить свои подозрения, Распутин дал телеграмму великому князю Николаю Николаевичу с изъявлением пожелания приехать в Ставку и встретиться с Верховным главнокомандующим. Без всяких обиняков великий князь ответил ему: «Приезжайте, я вас повешу» ^[283]. Такое наказание обычно выносилось шпионам и агентам, и оно официально было прописано в законах многих европейских стран того времени и русское законодательство следовало этим принципам. По краткому ответу князя Распутин понял, что против него в органах контрразведки Ставки, собран достоверный материал о его шпионаже на пользу Германии, и с этого времени «старец» начал борьбу с верховным главнокомандующим, в которую он втянул императора и императрицу, и, конечно, Двор, со всеми его административными возможностями по назначению высших чинов империи.

Распутину высшие сановники Двора предоставили полное право беспрепятственно общаться с царем и царицей в любое время дня и ночи и влиять на венценосную семью так, как того желал сам «старец». Одновременно сам Распутин был окружен целой ватагой опытных агентов, направлявших его и следивших за каждым его шагом. Председатель правительства, министры и высокие чиновники часами ждали аудиенции у царя, а «старец» мог вальяжно открывать любые царские двери и посещать даже комнаты наследника и принцесс, когда ему вздумается. «Стукотну в дверь и вхожу», – так сам старец рассказывал о своем поведении в апартаментах царствующей четы. Под гипноз и развращающее обаяние этого человека первой попала императрица и ее ближайшая подруга Вырубова, затем, император и дети. Отдавая в руки Распутина царскую семью, Двор стал наделять «старца» властью, в применении которой видна рука опытного режиссера, ни разу не сфальшивившего в назначении нужных прусскому окружении высоких лиц империи.

Незадолго до принятия Николаем II решения самому возглавить армию царица скажет еще более резко о великом князе: «…Н. с кликой Гучков, Родзянко, Самарин и т. д.» ^[284] Дни пребывания Николая Николаевича в должности Верховного главнокомандующего были сочтены.

Император еще не вернулся со Ставки в столицу, но императрица уже знала о новых назначениях и она не скрывала своего недовольства великим князем. «Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо положить этому конец – и дать ему только военные дела – как Френч и Жоффр. Никто теперь не знает, кто император. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей – это приводит меня в отчаяние. Все делается наперекор Его желаниям» ^[285]. Устами недалекой императрицы, совершенно не разбирающейся в военной стратегии, дается оценка складывающихся отношений Главнокомандующего английскими экспедиционными силами во Франции на тот период фельдмаршала Френча и Главнокомандующего французскими армиями Севера и Северо-Востока маршала Жоффра с правительствами Великобритании и Франции, знать и оценивать которые мог только узкий круг лиц, обнимавших своим умом поле великой битвы в Западной Европе, мало известной в России. Это была та вершина, на которую взобралась немецкая агентура в министерстве императорского двора русского царя, диктовавшая устами императрицы правила поведения императору в его отношениях с Верховным главнокомандующим армии великим князем Николаем Николаевичем. Александра Федоровна, по подсказке своего прусского окружения, давала оценку и вновь назначенным министрам: «…относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии. Теперь… все пойдет плохо…Он будет работать против нас, против Гр.» ^[286] Императрица так высоко чтила Григория Распутина, что в письмах к императору она писала его имя и всякое упоминание о нем с большой буквы, давая разительный пример подчинения себя духу и воли другого человека. Она очень недовольна и назначением Поливанова: «Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра…разве он такой человек, к которому можно иметь доверие?… Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье» ^[287].

Немецкая партия в столице русской империи не теряла надежды создать такое положение в стране и на фронте, когда, терпящая одно поражение за другим, русская армия могла бы сама вызвать в среде правящего класса и генеральских кругах стремление к окончанию войны и заключению сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией. Однако, несмотря на все неудачные сражения и оставление Польши, Галиции и Курляндии, и катастрофическую нехватку вооружений и боеприпасов, в русской армии не было пораженческих настроений, и ее солдаты сражались с прежним упорством и мужеством, как будто у них за плечами была не одна, а несколько жизней. Большая заслуга в таком настроении сражавшихся войск принадлежала великому князю Николаю Николаевичу, сумевшему на всех этапах борьбы сохранять твердое руководство фронтами и армиями.