Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев Страница 43

Если «Авеста» и индуистские первоисточники восходят (по выводам ученых — сторонников северной концепции происхождения культур Евразии и Северной Америки) непосредственно к гиперборейской, изначальной традиции, то что можно сказать о происхождении «полярной» поморской мифологии? Время записи поморских преданий — относительно недавнее, и критик легко может найти правдоподобные варианты заимствований. Но, может быть, чарующие поморские легенды о Гусиной Белой Земле, где играют вечные сполохи, где немолчные гусли восславляют павших героев, — это плод непосредственного мистического соприкосновения с самой Гипербореей, с ее духовным, нерушимым обликом?

…Белой ночью у Белого моря, в негаснущем жемчужном свете неба, у подножия древних гор — быть может, когда-то бывших частью священной авестийской Хары, — нетрудно поверить в реальность надземной обители, которую, по «Авесте», создали над этими горами Бессмертные Святые. Обитель солнечного Митры, — «полноправная Солнцу»; здесь «нет ни тьмы, ни ночи, ни холода, ни зноя, болезней смертоносных». Возможно, эту же обитель знали древние индийцы в образе небесного града Амаравати («Обитель Бессмертных»): он находится над горой Меру — священным центром Земли. Земное отражение небесного града давно сокрылось в волнах Ледовитого океана (не потому ли они так часто имеют лазурный, небесный оттенок?). Надземное же строение — не от бренного мира; оно по-прежнему служит источником откровений, а может быть, и «хрономиражей» (ставших в последние годы объектом исследования), — когда путник вдруг прозревает в зыбких контурах тумана то, что давно было или чему еще предстоит прийти в мир.

Наверное, русские землепроходцы шли на Север, в «земли незнаемые», не только для того, чтобы проложить новые торговые пути. В их подчас смертельно опасных, подвижнических скитаниях почти всегда присутствовало то неуловимое «нечто», которое на Западе, а вслед за ним и в России стали называть словом «квест» (quest, «поиски»), но которое в культуре русского подвижничества давно имеет собственное имя — «взыскание». Подобно тому как рыцари Круглого Стола взыскали Чашу Грааля, так русские пилигримы шли по свету, «взыскуя Града» — земного отражения Града Небесного. И это взыскание чаще всего приводило путника к «странам полунощным», к Северу.

В связи с этими легендами вспоминается неуловимый, многозначный, а это один из признаков глубокой сакральности, образ Беловодья, который обнаруживает явственную связь с Русским Севером.

В XIX веке в старообрядческой («бегунской») среде получил широкое распространение текст, называвшийся «Путешественник» — своеобразный путеводитель в Беловодье, страну счастья и справедливости. Впрочем, «Путешественник», как неоднократно отмечал исследователь этого памятника К. В. Чистов, представляет собой изложение легенды о путешествии в Беловодье, а не описание какого-то реального путешествия — изложение, отразившее различные этапы формирования легенды («алтайский», «японский» и т. д.). Наиболее известна прежде всего благодаря трудам семьи Рерихов центральноазиатская локализация этой легенды; не вызывает сомнения японский (дальневосточный) пласт образов: Беловодье как «обетованные острова» в восточном океане. Однако можно предположить, что существовали и иные варианты локализации. К. В. Чистову удалось собрать и опубликовать семь списков «Путешественника», хотя было их гораздо больше; в XIX веке эти списки отбирались у старообрядцев и уничтожались. Следы принципиально иной локализации, по-видимому, присутствуют в одном из семи опубликованных списков — в списке А. П. Щапова.