Тайна смерти Петра III - Ольга Игоревна Елисеева Страница 43

Императрица очень осторожно упоминала о разногласиях в стане ее сторонников. «Не все были одинакового мнения: одни хотели, чтобы это совершилось в пользу его сына (Павла. – О. Е.), другие – в пользу его жены»³²¹. О «других» мы наслышаны. А вот среди первых сама Екатерина упоминала только воспитателя царевича. «Панин хотел, чтобы переворот состоялся в пользу моего сына, – сообщала она Понятовскому, – но они (Орловы. – О. Е.) категорически на это не соглашались»³²². Что касается Дашковой, то в переписке с Екатериной она проявляла такую же шаткость позиции, как и в разговоре с дядей. Это видно из ответа императрицы: «Вы охотно освобождаете меня от обязательства в пользу моего сына; чувствую всю вашу доброту»³²³. Вопрос о том, кто наденет корону, пока для заговорщиков оставался открытым.

ПРЕЗРЕННЫЙ МЕТАЛЛ

Переворот, как и любое дело, требовал денег. Эта мысль почему-то вызывает стыдливое неприятие у одних ученых и злорадное торжеству других: подкуп солдат – первый признак неискренности их намерений, вместо патриотических чувств – звонкая монета. Между тем гвардия уже полгода не получала жалованья, но должна была на что-то жить. Если об этом не подумал император, то подумали его противники.

Вельможных сторонников Екатерина могла соблазнить посулами более высокого положения. «Значительные особы убеждались по тайным с нею связям, что они были бы гораздо важнее во время ее правления»³²⁴, – замечал Рюльер. Что касается простых солдат, то им нужен был хлеб насущный. У французских авторов, писавших по горячим следам о «петербургской революции», мелькают сообщения, будто государыня «раздала золото, деньги и драгоценности, которыми обладала»³²⁵. Прусский посланник Гольц в конце августа 1762 г. доносил Фридриху II, что «Панин… давно уже снабжал императрицу суммами, которые были употреблены на подготовление великого события»³²⁶, то есть переворота.

Кроме того, Екатерине удалось устроить Орлова на должность цалмейстера (казначея) при генерал-фельдцейхмейстере (командующем артиллерии). Сначала шефом Григория был П.И. Шувалов, а после его смерти – генерал-лейтенант Александр Никитич Вильбоа. Некогда он состоял камер-юнкером при малом дворе, но был удален на военную службу, поскольку великокняжеская чета его отличала. Теперь Екатерине пригодилась старая дружба. Хотя Вильбоа примкнул к императрице только в день переворота, он, как и многие, догадывался о том, что готовится в городе. Без его молчаливого согласия Орлов вряд ли смог бы свободно распоряжаться артиллерийской казной.

Негодование служивых против Петра Федоровича только усиливалось тем, что материальную помощь они получали не от законного государя, а от его жены. 25 июня, за три дня до переворота, французский поверенный в делах Лоран Беранже доносил в Версаль: «Весьма ощущается недостаток в средствах. Никто не получает причитающегося ему жалования, и ропот недовольства возрастает с каждым днем… Уверяют, что мятежный дух распространился уже до Казани. Но это не мешает царю находиться в самой надежной безопасности. Он проводит время в Ораниенбауме, окруженный своими солдатами, дает балы и посещает оперные представления. С ним самые красивые женщины, мужей которых я вижу грустно прогуливающимися в городских садах»³²⁷.

Обратим внимание на последнюю деталь. 28 июня окажется, что многие мужья – офицеры, чиновники и придворные – примкнули к Екатерине, а их жены находятся в свите Петра III. Бедняжкам пришлось пережить и плаванье в Кронштадт, и угрозы императора сделать их заложницами, чтобы заставить взбунтовавшихся супругов сложить оружие… И такие причины бывают у переворотов.

Вернемся к презренному металлу. Екатерина ясно сознавала нехватку денег. По старой привычке первый, к кому она обратилась за помощью, был британский посол. Уже после переворота, 6 июля, Гольц узнал об этом и донес в Берлин Фридриху II: «По своим личным делам с императрицей Кейт имеет сильное основание думать, что он ей неприятен и… будет просить отставки. …Суть в том, что Кейт в начале своего пребывания здесь давал государыне взаймы, в надежде, что это поможет ему быть главным лицом при перемене правления; впоследствии он увидел, что это ни к чему не привело. Со смерти покойной императрицы к Кейту прибегали еще раз, чтобы получить от него еще некоторое количество денег; но он отказал, боясь, что этим просьбам не будет конца, и видя, что ему нельзя ожидать уплаты, так как он уже присмотрелся и видел, как мало влияния государыня имела на своего супруга. Теперь он не может похвалиться, что государыня на него за это не сердится»³²⁸.

Однако британское посольство было не единственным, кто отказал Екатерине в помощи. Несмотря на симпатию, которую наша героиня вызывала у Бретейля, французские дипломаты тоже не верили в ее «кредитоспособность». Это тем более странно, что посланник постоянно фиксировал рост недовольства Петром, популярность его жены и не скрывал перед начальством возможность «крайних мер», на которые готовы друзья императрицы. Тем не менее, когда Екатерина обратилась к нему за субсидией, он уклонился от ответа. Более того – поспешно уехал из Петербурга.

Формально Бретейль испросил отпуск. 3 июня он вручил канцлеру письмо, сообщавшее об отлучке. И тут его посетил Джованни Микеле Одар, управляющий имениями Екатерины и ее доверенное лицо. Одар намекнул Бретейлю на грядущие перемены, которые могут быть очень выгодны Франции ввиду разрыва нынешнего правительства с союзниками. И попросил финансовой помощи. Памятуя о печальной участи маркиза де Ла Шетарди, Бретель проявил осторожность и отделался туманными обещаниями. Накануне отъезда Одар посетил его вновь.

«Императрица, – заявил посланец, – поручила мне доверить вам, что побуждаемая самыми верными своими подданными и доведенная до отчаяния обращением с ней супруга, она решилась на все, чтобы положить этому конец. Не зная, когда ей удастся исполнить свое мужественное решение, и какие затруднения представятся ей на пути, она спрашивает вас, может ли король помочь ей шестьюдесятью тысячами рублей, если у вас есть кредит в Петербурге и вы можете вручить эту сумму лицу, которое передаст ее императрице в обмен на расписку»³²⁹.

Бретейль заколебался. Он не хотел, чтобы его впутывали в заговор, и заявил, что Людовик XV не вмешивается во внутренние дела чужих государств. Посланник сказал, что ему необходимо получить разрешение короля на выдачу такой крупной суммы, но для этого потребуется документ с просьбой о предоставлении денег. Пусть он будет ни к чему не обязывающим, но написанным рукой императрицы. Например: «Я поручила подателю этой записки пожелать вам счастливого пути и попросить вас сделать несколько небольших закупок, которые прошу вас доставить мне как можно скорее»³³⁰.

Если приведенный рассказ и не может быть проверен в деталях, то сам факт просьбы о помощи и отказ в ней подтверждаются упреками, которые герцог Шуазель позднее сделал Бретейлю за отъезд из Петербурга и неучастие в тамошних делах. Поведи себя посланник иначе – и влияние Парижа на русский кабинет было бы возвращено.

Но молодой дипломат испугался. 15 июня он покинул Петербург, а накануне нанес официальный визит Екатерине, чтобы засвидетельствовать свое почтение. На глазах у приближенных императрица не могла говорить о волновавшем ее предмете, тем не менее она передала Бретейлю письмо для Станислава Понятовского, так как посланник ехал через Варшаву. После возвращения из дворца Бретель записал: «Она мужественна душой и разумом, она любима и уважаема всеми в такой же степени, как царь ненавидим и презираем»³³¹.