Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - Пенни Вильсон Страница 43

Позднее, пытаясь оправдать такое откровенное нежелание вступать в контакт, фрау Чайковская настаивала на том, что она была оскорблена тем, что ее «тетку» ей представили под ложным именем {12}. «Я была больна, – утверждала она, – мне пришлось вставать с постели, в комнате было темно, а потом в нее вошла какая-то дама. Я узнала ее голос и стала слушать его, но я не могла узнать, что это она, потому что имя было другое. Потом, уже за столом, ее лицо показалось знакомым мне, но я не знала, я не была уверена. А затем я узнала тетю Ирэну» {13}. Но вместе с тем даже благожелательно расположенный к ней Грюнберг не высказал предположения, что претендентка узнала навестившую ее даму.

Как вспоминал Грюнберг, это свидание вызвало у Ирэны «глубокое отвращение», и она «больше не хотела иметь ничего общего со всем этим делом» {14}. Но фрау Чайковская отнюдь не намеревалась согласиться со сложившимся положением вещей. «Дорогая тетя, – писала она княгине, – возможно, вы вспомните, как вы приезжали в Функенмюлле… Конечно же я тогда узнала вас, но я была настолько огорчена тем, что вы решили предстать передо мной как некто посторонний, что в первый момент это ранило меня до глубины души… Пожалуйста, проявите милость и как можно скорее навестите меня, чтобы я могла рассказать вам все и чтобы вы могли увидеть, что я на самом деле являюсь Анастасией» {15}. Несколькими неделями позже: «Дорогая тетя Ирэна! Должна вымаливать у вас прощение за то, что я тогда в Функенмюлле не стала с вами разговаривать. Все было так неожиданно, и вас представили как незнакомую мне даму, и случилось так, что я совершенно растерялась. Я умоляю вас увезти меня куда-нибудь, в противном случае меня здесь собираются поместить в клинику для душевнобольных или в больницу, люблю, целую, ваша Анастасия» {16}.

Никакого ответа на эти письма не последовало, и в конце концов фрау Чайковская попросила Клару Пойтерт походатайствовать за нее. Маловероятно, чтобы послание, которое тогда было отправлено Пойтерт, завоевало хоть чьи-то симпатии в Хеммельмарке, поскольку свое длинное и безграмотное письмо она начала заявлением, что у нее нет желания писать «от имени Анастасии». Все, в чем нуждается претендентка, утверждала Пойтерт, так это в том, чтобы ее «тетя Ирэна» предоставила ей «какой-нибудь маленький уголок», в котором она могла бы доживать свои последние дни, «перед тем как покинуть этот мир» {17}. Это уже слишком, решили в Хеммельмарке, и через две недели секретарь принца Генриха написал баронессе фон Клейст, которая со своей стороны пыталась ходатайствовать перед Ирэной от имени претендентки, следующее письмо: «Его королевское высочество попросил меня, чтобы я поставил вас в известность о том, что после имевшей место встречи с вашей протеже, он, а также его жена, пришли к непоколебимому убеждению, что последняя не может быть ни одной из царских дочерей и, конечно же, не является великой княжной Анастасией. Что касается его самого и его супруги принцессы Ирэны, принц Генрих считает этот вопрос решенным, и он настаивает на том, чтобы вы воздержались от дальнейшей переписки или просьб, направленных к нему лично или к принцессе» {18}.

Больше принцесса Ирэна в этом деле не участвовала, во всяком случае, официально, хотя, говорят, в глубине души у нее оставались сомнения. Принц Фридрих Сакс-Альтенбургский, сестра которого вышла замуж за принца Сигизмунда, сына принцессы Ирэны, однажды поспорил с последней по поводу ее отказа признать права претендентки. Ирэна терпеливо выслушала все, что было сказано им в пользу последней, перед тем как в заключение сказать в свою защиту: «Я не могла совершить ошибку, я не могла совершить ошибку!» {19} Если верить принцу Фридриху, принцесса в конце концов признала: «Да, сходство есть , сходство есть , но какое это имеет значение, если это не она?» {20} Спустя несколько лет после смерти принцессы Ирэны великий князь Андрей Владимирович в письме к своей двоюродной сестре великой княгине Ольге Александровне утверждал, что принцесса признавалась (кому, он этого не сказал), что «она могла совершить ошибку, и вероятно, что это была Анастасия» {21}. Такое вполне возможно, особенно если учесть, что позднее Ирэна пыталась примирить единственную, оставившую тяжелый осадок встречу и последовавший за ней отказ с явно убедительными доводами в пользу претензий, заявленных Чайковской. Такая естественная борьба за выбор решения, которое приходится принимать в состоянии сильнейшего эмоционального напряжения, мучила обе стороны, участвующие в процессе, и отражала атмосферу неуверенности, не покидавшую расследование.

Те из русских эмигрантов, что подвергали сомнению права претендентки, полагали, что явно отрицательный результат встречи с принцессой Ирэной, имевшей место всего лишь через несколько месяцев после обвинений, выдвинутых баронессой Буксгевден, положит этому делу конец, но они ошибались. Сомнения не исчезали, поскольку возникало впечатление, что при каждом отказе в праве, при каждом свидетельстве против доводов претендентки появлялся кто-то, кто верил, что Чайковская на самом деле является Анастасией, и выдвигался какой-то требующий внимания и объяснения факт, говорящий в ее пользу. Именно это подливало масло в огонь интриги, поскольку никто не мог достаточно убедительно ни опровергнуть мнение принцессы Ирэны и баронессы Буксгевден, ни факты и свидетельства в поддержку претендентки на княжеский титул. Все оставалось загадкой, полной мучительных сомнений.

Несмотря на все существовавшие сомнения, семейство фон Клейст пребывало в убеждении, по крайней мере в те годы, что гостья, которую им довелось приютить, являлась Анастасией. Осенью 1922 года они устроили для претендентки встречу с двумя бывшими придворными, с капитаном Саблиным и с адмиралом Федоровым, каждый из которых нес службу на борту императорской яхты «Штандарт». Эти люди хорошо знали Анастасию; в 1912 году тридцатидвухлетний Саблин был одновременно назначен адъютантом Николая II, и он имел возможность видеть семью императора не только во время их ежегодных круизов, но и в течение всего года при исполнении своих обязанностей в Царском Селе, а также во время отдыха семьи в Крыму, где он часто сопровождал великих княжон в их прогулках и играл с ними в теннис {22}. При встрече за обедом в одном из берлинских ресторанов Саблин и Федоров, беседуя на русском языке, открыто вспоминали прошлое, царскую семью, ежегодные круизы в Финляндию, отдых в Крыму, а также говорили обо всех ближних и дальних родственниках Романовых и их придворных. Все это делалось с расчетом увидеть, вызовет ли этот разговор хоть искру внимания со стороны претендентки и какой будет ее реакция. «Спустя некоторое время», – вспоминал Саблин, он спросил: «Какая из присутствующих молодых дам претендует на то, чтобы ее называли Анастасией?» Когда ему показали, кто, Саблин заявил, что он «не видит никакого сходства» с этой великой княжной. «Мы с адмиралом вели разговор о прогулках, о путешествиях, о приемах и о многих других событиях, хорошо известных великим княжнам, и, хотя мы говорили очень громко, особа, о которой идет речь, не проявила к нему никакого интереса». И в конце вечера Саблин вновь заявил, что претендентка не является Анастасией, настаивая на том, что «ни одна черта ее лица не напоминает мне ни лиц великих княжон, ни лиц кого бы то ни было из членов семьи императора» {23}.

Саблин знал Анастасию так хорошо, как только мог знать человек, не являющийся членом ее семьи, и его отрицательное суждение представило серьезную проблему для тех, кто верил, что претендентка является великой княжной. Позднее Саблину будут пенять, как и другим не признавшим притязания фрау Чайковской, заявляя, что, возможно он сделал это из каких-то своих скрытых побуждений. В случае Саблина таким мотивом могло быть то, как он себя повел в 1917 году, когда после Февральской революции он, подобно многим придворным, оставил императорскую службу. «Это – пятно, которое навсегда останется на совести Саблина, – писал Питер Курт, – и об этом не могла забыть дочь Николая II» {24}. Могло ли быть так, что Саблин отказался признать в претендентке Анастасию, потому что, упрочив свои позиции, она осудит его за неблаговидный поступок в прошлом? Если рассудить здраво, то в первую очередь для Саблина вообще не было смысла соглашаться на эту встречу; однако разные слухи, намеки и истории повышали накал страстей и вызывали подозрения в бесчестных намерениях тех, кто не хотел признавать права претендентки.