Боевая рыбка. Воспоминания американского подводника - Джордж Грайдер Страница 43

Я всегда гордился своей пунктуальностью, и отсрочка в самом начале моего первого похода в качестве командира привела меня в бешенство. Я бы оставил их в Дарвине, но они были хорошими людьми, опытными подводниками и незаменимыми членами команды. Поэтому мы ждали и волновались еще двадцать минут, пока они наконец не объявились. Они остались без средства передвижения, так как автобус, на котором они думали вернуться обратно, не ходил. Все еще чувствуя себя не в своей тарелке при виде экипажа своей прежней лодки «Хокбилл», стоявшей у причала, в то время как мы задерживались с отплытием, я отчитал их за задержку и обещал оставить на лодке, когда мы вернемся в Перт. К тому времени, когда мы вернулись из этого похода, я, конечно, уже давно забыл об этом проступке, но в тот день в Дарвине воспринял опоздание как зловещее предзнаменование. Мы отбывали так, будто встали не с той ноги. Не пойдет ли и дальше все кувырком?

Теперь мы шли, не предполагая в дальнейшем делать никаких остановок. Миновали Малайскую гряду островов, Макасарский пролив и море Сулу и вышли в Южно-Китайское море, через проход у Филиппин на нашу промежуточную базу. Что касается встречи с противником, это было путешествие без происшествий, скуку развеивали лишь случайные самолеты, гребные суда и миражи. Но миражи могут доставлять много неприятностей. Поверхность воды в море Сулу настолько гладкая и неподвижная, что похожа на оконное стекло, и от этого возникают поразительные эффекты. Бревно, плывущее в воде, иногда различимо за двенадцать – пятнадцать миль, и наблюдатель может поклясться, что видит корабль. Радар его не засекает, но иллюзия зачастую настолько убедительна, что нам остается только стискивать зубы и плыть навстречу, пока он не покажется на горизонте и мы его не распознаем.

Через три дня пути после выхода из Дарвина мы столкнулись с реальной неприятностью механического свойства – оказалось неисправным вычислительное устройство расчетов торпедной атаки. Мы устраняли неполадки почти два дня, в то время как у меня крепла уверенность в том, что все в этом патрулировании идет не так, как надо. Наконец стало ясно, что мы не отремонтируем его без необходимых запасных частей.

Не слишком надеясь на успех, я направил донесение с просьбой о помощи от какой-нибудь следующей на юг подлодки. Перт ответил почти сразу, направляя меня на встречу с подлодкой «Хардхед» моего однокашника Фрэна Гринапа примерно за сто миль на север от того места, где мы находились. Примерно в час следующего дня «Флэшер» и «Хардхед» сошлись борт к борту, Фрэн передал мне необходимые детали, и мы были готовы двигаться дальше. Мы получили запчасти, когда не прошло и пяти часов после нашей просьбы о помощи, и за две тысячи миль от ближайшего дружественного нам порта – лучшее обслуживание, как я отмечал в своем рапорте, чем можно было бы ожидать даже на плавучей базе.

На позиции в восточной части Южно-Китайского моря три подлодки нашей «стаи» расположились на расстоянии примерно двадцать миль друг от друга. Потянулись бесконечные часы несения позиционной и дозорной службы. Поначалу все шло спокойно, и я вновь поймал себя на том, что анализирую, не подвержен ли колебаниям мой боевой дух. Один день я был нервным, как кот, и совершенно лишенным уверенности в себе; на следующий день чувствовал в себе силы задать трепку всему японскому флоту. Я решил более строго придерживаться режима сна, есть не так беспорядочно и даже следить за тем, что читаю. Я тогда запоем читал книгу Ли «Лейтенанты», но не пренебрегал и более легкой литературой, и нетрудно было обнаружить, что великое творение Дугласа Саутхолла Фримана не было обделено вниманием. Читая об этих людях, проявивших бесстрашие в другой войне, утешая себя тем обстоятельством, что они тоже не были застрахованы от ошибок и все же выходили победителями из трудного положения, я стал чувствовать большую уверенность в себе. В положении командира человек может найти огромное утешение в осознании того, что просчеты не являются исключением во время войны; что, наоборот, большинство действий производится на основании принятия во внимание ряда ошибок, неожиданных факторов и непредвиденных обстоятельств.

Поистине непредвиденным было обстоятельство, ввергшее нас в первую схватку, – мы сбились с курса.

В течение нескольких дней, когда мы с все возрастающим напряжением вели поиск противника, небо было затянуто облаками. Видимость оставалась настолько плохой, что мы были не в состоянии точно определить свое местонахождение. Но 4 декабря рассвет выдался ясным и ярким. В утренних сумерках я поднялся на мостик с Филом Гленионом и увидел, как он старается получше разглядеть звезды; затем, когда он спустился вниз, чтобы произвести обсервацию, я пошел в кают-компанию выпить кофе.

Фил возвратился через несколько минут и выглядел довольным.

– Я сделал точную обсервацию сегодня утром, командир, – сказал он. – Мы находимся примерно на пятнадцать миль западнее того места, где должны были быть.

Теперь можно с облегчением вздохнуть уже только оттого, что мы знаем, где находимся. Несколько миль способны совершенно все изменить, когда вы действуете в связке.

– Отлично, – сказал я. – Нанеси координаты корабля на карту и дай мне знать, когда мы вернемся на позицию.

Фил кивнул и склонился над планшетом, а я поднимал очередную чашку кофе, когда вошел вестовой и протянул мне донесение из радиорубки.

Оно было от Уорса Скэнлэнда на «Хокбилл», и внутренний голос подсказал мне, что это важная новость. Вот оно, подумал я. После Кико Харрисона я почувствовал, как волосы встают дыбом у меня на голове.

Кико вскрыл маленький черный ящик и начал дешифровку. Первым словом было «Контакт».

Уорс обнаружил конвой, большой конвой. Он сообщил свой курс, скорость движения и добавил с характерным для него сарказмом: «Ты займешься эскортом, а я – более легкой поживой». Но когда мы сопоставляли местонахождение конвоя с нашим собственным, Фил и я посмотрели друг на друга и усмехнулись. Благодаря нашей позиции в пятнадцати милях от базы мы оказывались прямо перед конвоем. При некоторой удаче по крайней мере кое-что из этой «поживы» – крупные суда – будет нашим.

Я соскочил со своего места в кают-компании и бросился в боевую рубку. Фил был позади меня. Пока бежал, я ощущал, как меняется атмосфера в лодке. Моряки «Флэшер» чувствовали: что-то должно произойти, и, даже не получая команды, стали спокойно расходиться по своим боевым постам.

Том Маккэнтс занялся управлением. Через люк я дал ему указания повернуть «Флэшер» таким образом, чтобы мы были обращены к конвою, и поднял перископ на всю длину.

И вот они появились. Я сразу же различил мачты японских судов, направлявшихся к нам.

С его позиции на мостике Тому они видны не были, и Фил сообщил новость наверх через люк, в то время как я стоял в боевой рубке, где было спокойно, ощущая прилив крови к лицу и зная, что испытание, о котором я мечтал, которому хотел подвергнуться и по поводу которого испытывал беспокойство с самых первых дней обучения в Военно-морской академии, наступило наконец для меня. Настал день, когда мне предстояло командовать в боевой обстановке. Как мне при этом действовать?