Песни китов - Владимир Шпаков Страница 43

В общем, опять удушливое облако слов, пусть искренних, исповедальных, но все равно заслоняющих ясную картину жизни. В чем, собственно, вопрос? Разрабатывайте подводные ракетоносцы тщательнее, повышайте живучесть, и не будет дрожания в голосе женщины, что едва не плачет. Или она делает это специально? Про квартиру доложила (Рогов-то жил в общаге!), про одиночество, осталось лишь уткнуться в его плечо и обмочить бабскими слезами!

– Извини, я пойду.

– Я тебя…

– Не надо провожать, спасибо.

Похожая бессмыслица сквозила в разговорах с Ларисой. Не разговоры, а «песни китов», не имеющие смысла. Внятность-то где? Где четкость, разумность, где давно напрашивающийся выбор? Наверное, права ее мать, все дело в генетике. Как-то они остались со Светланой Никитичной тет-а-тет, и та раздраженно высказалась, мол, папина дочка!

– Даже если вскользь вспомнишь этого, извините за выражение, кобеля, тут же на дыбы: оставь отца в покое! А это, дорогой Сева, всего лишь гены, от них никуда не денешься. Вы знакомы с генетикой?

– Это примерно как язык ЭВМ? Ну, программа такая человеческая, верно?

– Можно сказать и так. Так вот у них с этим человеком… Короче, у них похожая программа. Нравится им это, ну, вы понимаете, о чем я. А что другие при этом страдают, их не волнует! Вы вот страдаете, и Женя по-своему страдает, а ей хоть бы что!

Если вычесть Мятлина, страдающего «по-своему», остальное было понятно. Программа, алгоритм, все объяснимо – кроме того, пожалуй, что Лариса все-таки переживала: оголенный нерв, а не молодая красивая женщина. Слезы внезапные, реплики типа: «Ты меня не понимаешь! И вообще ничего не понимаешь!» Тут и не захочешь, а взалкаешь простоты, даже примитивности, чтоб все было как у людей. Пряжская формула немудрящего обывательского счастья, прежде отвергаемая Роговым, вдруг обрела притягательность, сделалась сермяжной, так сказать, правдой. А если другой правды не предлагают, не следует ли отчалить от такого берега?

Оставшись в одиночестве, Рогов долго стоял на палубе, бросая в темную маслянистую воду окурки и наблюдая, как вдали мерцает огнями Ленинград, отпустивший свое создание, над которым корпели тысячи людей в разных закрытых организациях. Этот город, собственно, и предназначался для того, чтобы ковать военно-морской щит, а заодно и меч; Петр лишь для блезиру разбивал Летние сады и вычерчивал Невскую «першпективу». То есть «творенье Петра» было не столько городом Эрмитажа, сколько конгломератом секретных контор, за стенами которых без устали работают трудяги гномы, создавая технические шедевры вроде «Кашалота». Что ждет создание дальше? Все будет нормально, они не повторят судьбу «Комсомольца», и пусть Жарский не каркает! Никакой смерти, они вернутся триумфаторами и сделают что-то еще более грандиозное…

«Засланец» первого отдела возник на заказе незадолго до выхода в море. Как и положено бойцам невидимого фронта, он имел безликую физиономию, типовую фамилию Сидоров и, по легенде своих кураторов, был обязан вносить изменения в схемы. Поскольку ранее этим занималась Алка, Гусев принял новичка в штыки.

– Где поселились? – с презрением вопрошал он. – В ракетном отсеке? Там, родной, о-очень неуютно!

– Ничего, – пожимал плечами Сидоров, – я к трудностям привычный.

– А мы, извини, нет! Полна коробушка, ищи другое спальное место!

– Но мне сказали…

– Да наплевать на то, что тебе сказали! Иди к начальству, пусть тебя поселяет.

Сидорова отправили таким путем, чтобы тот, не знающий о каверзах пространства, блуждал подольше. В конце концов, он определился в одну из офицерских кают, что для выполнения задания было минусом, зато в отношении комфорта – безусловным плюсом.

Над «засланцем» подшучивали, давая понять, что его задание ни для кого не секрет. Но Сидоров переносил насмешки на удивление спокойно, даже посмеивался вместе со всеми, мол, надо же, как остроумно! Возможно, реплики сдатчиков потом фиксировались, только делалось это в глубокой тайне, в обыденном общении Сидоров оказался покладистым.

– Светлая у тебя голова! – похвалил он Рогова, упростившего алгоритм управления сходней. – В жизни бы до такого не додумался!

Когда же Рогов реанимировал систему, работая под током, восхищению Сидорова не было предела. В тот раз «молодой» вообще удивил коллег, проявив качества, коими человеческое существо не должно обладать по определению.

Необходимость реанимации возникла в связи с предстоящим выходом в море. Аккурат перед выходом на пульте ЭРЫ летит блок! Важный блок, без него «Кашалот» – как человек без мозжечка или гипофиза, инвалид (если не труп). А самое главное, для ремонта пульт уже не отключишь, потому что обесточишь корабль. Тут-то Рогов и вызвался разобраться, что поначалу привело сдатчиков в недоумение.

– Да ты понимаешь, куда лезешь?! – кипятился Гусев. – Там же напряжение триста восемьдесят, и работать нужно пальчиками, не в резиновых перчатках!

– Знаю, – отвечал Рогов, – и что с того?

– То! От тебя головешка останется, а мне потом отвечай?!

Монтаж и ремонт вообще не входили в обязанности Рогова, это была зона ответственности Гусева. Но раз пошла такая пьянка…

– Что ж, ждите Деркача, он вас за это так по головке погладит…

Тень военпреда перевесила чашу в пользу Рогова, и он, забравшись в недра пульта, завис головой вниз, будто йог. Не самое удобное положение, хотя главную опасность таили маячившие перед носом латунные контакты. Хочешь не хочешь, а надо браться за них голыми руками…

Он не сразу решился: давно не проверял своих способностей. Может, они утрачены? С осторожностью коснувшись холодного металла, он почувствовал легкое покалывание в кончике пальца, и тут же успокоился. «Кашалот» принял его, позволив копошиться в своих внутренностях и давая возможность хотя бы на полчаса почувствовать себя единым целым с кораблем. Паяльник дать? Отвертку? Вопросы задавали негромко, едва ли не шепотом, Рогов же молча работал, отрешившись от уязвимых живых. Живые мешали, они были несовершенны: ремонтируй их или нет – толку не будет. А вот это устройство, где слева и справа – смерть, поможет вернуть «Кашалот» к первоначальному проектному идеалу. По ходу ремонта вдруг вспомнился черный, что прикрывал во время сумасшедших гонок на мотоцикле. Рогов вроде как призвал того в помощь, и он появился, сказав: не дрейфь, миссия выполнима! Представь: ты не имеешь внутри человеческих органов, они исчезли. А тогда пусть подключают хоть шесть тысяч вольт – тебе по фигу!

Из-за прилившей к голове крови Рогов едва не потерял сознание, когда его вытащили обратно. Если бы пультовая дала возможность подбрасывать героя в воздух, коллеги непременно бы это проделали. Но пространство позволяло лишь хлопки по плечу: ну, брат, даешь! Жарский даже ладони Рогова исследовал: остались ли ожоги? Когда же убедился в их отсутствии, развел руками: есть многое на свете, друг Горацио…

Итоги вмешательства в систему должна была отразить документация, только Сидоров никак не мог врубиться, что и где исправлять.