Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев Страница 43

Снится бабе, что в царевом кабаке

Мчится муж ее в веселом трепаке!

Как сумел уловить поэт эту угарную близость ритма, эту родственность кабацкой культуры царских времен с кабацкой культурой современной Америки! Это дело его впечатлительности, натуры, внутреннего зрения. Не только уловить, но и доказать не доводами от рассудка, а движением стиха, вдруг сблизившим два мира бескультурья: царской кабацкой удали и трактирной эстрады в американском баре. Одно напоминание обезумевших людей, пьяных рож – и «царев кабак» сближен с кабаком Америки.

Вот поэт слышит, как «Поют негры»:

Мы

тамтамы гомеричные с глазами

горемычными, клубимся, как дымы,

мы…

Вы

белы, как холодильники, как марля

карантинная,

безжизненно мертвы —

вы…

Что это за ритмы с воем и мычанием – «вы-ы…», «мы-ы…»? Что это за мучительный напев, мелодия гнева и боли, переданная в стихе? И заключительные строки:

Когда нас бьют ногами,

Пинают небосвод,

У вас под сапогами

Вселенная орет!

Такого нельзя написать, не почувствовав подлинной боли от ударов. Такого не напишешь ради экзотического описания негритянского джаза. Да, родство – хотя бы по впечатлительности – с Маяковским несомненно. И вот – без подражания – налицо продолжение линии Маяковского. Кстати сказать, и приемы критики, и заушательская издевка со стороны примелькавшихся стихотворцев почти повторяют практику раннего Маяковского. И тут, и там – одинаковое недоверие к искренности и бескорыстию поэта. И там, и здесь – попытка спародировать внешние черты стиха без понимания его особенности. Это похоже на то, как бывает в деле изобретательства. Долго приходится доказывать новизну какого-нибудь изобретения, пока ее примут как необходимую. Здесь и консерватизм мышления, и привычка – к давно уже усвоенному, понятному.

Привычка притупляет остроту впечатлений, и каждый, кто со свежими чувствами подходит к делу, прежде всего натыкается на недоверие. Это понятно. Иначе пришлось бы иметь дело с сотнями случаев шарлатанства и саморекламы. Но вот, когда уж можно решить, что талантливость несомненна, начинаются долгие доказательства ее первоочередной необходимости. Да и вообще ведь люди не обязательно должны возиться с талантами. Пусть сами докажут свои таланты. «Давай нам смелые уроки, а мы послушаем тебя!»

Но искусство не школьная парта и кафедра. Оно движется законами развития общества. А если общество занято первоочередными нуждами своего существования, искусство может и подождать. И вот мы часто из-за недосуга своего заняться всерьез вопросами искусства отдаем его на суд специальных критиков, которым знакомы все старые методы становления искусства, но которым никогда не будет знаком вновь открывающийся поэт. И мы многое теряем из-за отсутствия точных критериев искусства, полагаясь на опыт, уже использованный предыдущими поколениями.

У нас не хватает внимания и времени присмотреться к жизни искусства, поэзии, в частности чтобы предотвратить ранние морозы на цветущем дереве советской поэзии. А ведь оно действительно цветуще и плодоносно. Вот и хочется поставить вопрос: «Как же быть с такими, как Вознесенский?» А ведь их не так много. Отдать их на разор и поругание отдельных любителей? Или же серьезно оценить их молодое своеобычное своеобразие в понимании дела искусства?

В первом случае при острой впечатлительности и повышенной чувствительности эти талантливые начинания могут отцвести, осыпаться раньше времени. А серьезность оценки зависит от многих входящих причин: стоит ли возиться, да и какая тут гарантия безошибочности?! Так вот и остается в воздухе вопрос, поставленный в заголовке статьи. Может быть, читатель, беспристрастный судья, ответит на него?

«Литературная газета», август 1962

Сергей Наровчатов

Разговор начистоту

Не хочу никаких недоговоренностей. Объясню без недомолвок, что мне нравится и что не нравится в поэзии Андрея Вознесенского.

Мне нравится своеобычность его дарования. Тот очевидный факт, что авторство его можно угадать по нескольким строкам, отрицать нельзя. Хорош ли он или плох, но он хорош или плох по-своему. Косвенное подтверждение этого факта появление подражателей. Как и чему подражают – другой вопрос, но подражают. Прямое и последнее подтверждение этого факта – сборник «Антимиры» и поэма «Оза». Первый, на мой взгляд, – в целом удачен, хотя и с серьезными оговорками. Вторая, на мой взгляд, в целом неудачна. Но и «Антимиры», и «Оза» – явления вполне своеобычные, почерк, которым они написаны, не спутаешь ни с каким другим.

Могут обратить мое внимание на эклектичность Вознесенского, на переплетение в его стихах мотивов Блока, Цветаевой, Пастернака. Вижу, знаю, соглашаюсь. Но нити, вытканные чужими руками, ложатся в собственный узор.

… Но беда в том, что все хорошие качества поэта часто переходят в его стихах в свою противоположность. Современность – в современничанье, когда момент заслоняет время, а преходящая мода – в непреходящие категории. Обостренная впечатлительность не подкрепляется избирательностью впечатлений, свойством, необходимым серьезному поэту. Раскрепощенность мысли сопровождается верхоглядством и путаницей. Свобода изъяснения часто приводит к безволию словесной сумятицы. Своеобычность переходит в оригинальничание, изящество – в жантильность.

Переход подлинных качеств в ложные происходят у Вознесенского весьма часто, и случайностью его объяснить нельзя. Корни этого явления, мне кажется, можно обнаружить в характере дарования поэта, а вернее, в природе его вдохновения… Вознесенский, мне думается, иногда взвинчивает себя до состояния поэзии.

… Переход подлинных качеств в ложные происходят у него в силу еще одного обстоятельства. Повышенная поэтическая нервность… оттесняет избирательность впечатлений. Возьму пример из военного прошлого. Представьте себе человека, с одинаковой экспансивностью реагирующего на писк комара и свист пули, солдатскую ругань и разрыв фугаски. Трудно представить. Но вот Вознесенский пишет «Охоту на зайца», где охота уже не охота, а подмосковная мистерия и охотники вместе с поэтом рыдают над загубленным косым, превратившимся в Дионисия.

То же обстоятельство приводит к более серьезным промахам. И вновь современность оборачивается современничанием в поспешной попытке понять трагедию Запада через образ Мерилин Монро. Линза слишком мала, и случайная кривизна ее слишком прихотлива, чтобы собрать в фокус разноименные лучи. Общая слабость «заграничных» стихов Вознесенского состоит в том, что нам открывается больше внешняя сторона явлений, а глубинная их суть не всегда остается узнанной…

«Литературная газета», декабрь 1964

Василий Федоров

О поэтических вольностях

Существует очень широкое по своему смыслу выражение – «поэтическая вольность». Оно имеет в виду, в частности, и более или менее вольное обращение с фактами, которое в определенных случаях допустимо в поэзии. Наглядные примеры подобных вольностей приводил Илья Сельвинский в своей известной книге «Студия стиха». Так, например, он отметил, что Лермонтов в «Мцыри» осуществил «переселение барса из Туркестана в Грузию, где барс никогда не водился».