Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте - Андрей Васильченко Страница 43

Но почему Хедин умолчал в своей книге о многих подробностях своего общения с Шефером? Шведскому путешественнику нельзя отказать в мужестве, когда после 1945 года он опубликовал свои записи, в которых он откровенно рассказал о своих контактах с политиками Третьего рейха. Это не был только Гиммлер и офицеры СС. В числе знакомых Хедина значился, например, Геринг. Но Шеферу в данной книге уделяется особое внимание. Понятно, что сам факт появления данной книги был вызван общественным мнением, которое давило на Хедина. Но в данной ситуации непонятно, зачем так детально реконструировать встречи с человеком, который отнюдь не являлся ведущим политиком Третьего рейха. Слишком частое появление на страницах воспоминаний фигуры Шефера вызывает ощущение некой диспропорции.

Если Хедин после войны вел речь о том, чтобы оправдать свои отношения с СС, то это обстоятельство могло говорить в пользу Шефера, так как швед говорил только о сотрудничестве с научными подразделениями охранных отрядов НСДАП. По этой причине нет ничего удивительного, что, кроме Вюста (если не считать Шефера), Хедин вообще не упомянул никого из высокопоставленных сотрудников «Наследия предков». К тому же он мог это сделать, чтобы хоть как-то объяснить, почему его именем был назван немецкий институт, тесно связанный с деятельностью «Аненербе». При этом он во многом выгораживал Вюста и Шефера. Сам Хедин якобы не сразу согласился на присвоение его имени мюнхенскому исследовательскому учреждению. Он утверждал, что ему пришлось справиться с отвращением, чтобы пойти на этот шаг. К этому его вынудили просьбы Шефера и Вюста, которые утверждали, что в случае отказа у них могут возникнуть очень серьезные проблемы, так как был бы нарушен приказ, отданный лично рейхсфюрером СС и имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. «Мне ничего не оставалось, как выразить благодарность за оказанную честь и ожидать, когда произойдет учреждение и открытие данного института. Это должно было стать торжеством, на котором мое присутствие было обязательным. Это произошло в январе 1943 года».

Есть несколько пунктов, благодаря которым можно установить, что Хедин лукавил в своих мемуарах. На самом деле он думал и даже предполагал более тесное сотрудничество с СС вообще и с Шефером в частности. Личные беседы между Гиммлером и Хедином, визит Шефера в Стокгольм, награждение шведа почетной медалью Баварской Академии наук, учреждение исследовательского института, названного его именем, — все эти события, происходившие в разгар Второй мировой войны, были признаком того, что обе стороны пытались извлечь максимальные выгоды из этого двухстороннего сотрудничества. К тому же развитие отношений между Шефером и Хедином могло способствовать сотрудничеству Швеции и Третьего рейха. Кстати, остается непонятным, о чем таком интересном мог докладывать Гитлеру Эрнст Шефер? Не о планах ли, которые были много важнее организации кавказской экспедиции? Даже если это было именно так, то после войны об этом предпочли умолчать и Шефер, и Свен Хедин. В любом случае, во время войны внешняя изоляция стран «оси», организованная странами антигитлеровской коалиции, могла быть прорвана даже незначительными действиями вроде налаживания научных связей между двумя странами. К тому же подобные контакты выгодно использовались СС, по меньшей мере, имя Свена Хедина было неплохой рекламой для Гиммлера и Шефера.

После того как Свен Хедин согласился, что его именем будет назван мюнхенский институт, то Эрнст Шефер и Бруно Бегер стали искать с ним контактов уже как с ученым. Бруно Бегер как перспективный эсэсовский антрополог хотел содействовать прежде всего реализации собственных проектов. В письме к шведскому исследователю он просил по возможности дать изучить собранные им во время многочисленных зарубежных поездок антропологические материалы — Шефера в первую очередь интересовали кости и черепа. Хедин дал неутешительный ответ — все собранные им антропологические образцы находились на тот момент в США. Он мог бы попытаться связаться с тамошними коллегами, но вступление Америки в войну оборвало и без того не самые прочные связи.

Несмотря на то что сотрудничество между Шефером и Хедином шло по частным вопросам, оно играло едва ли не решающую роль в налаживании шведско-германских научных связей. В перспективе планировалось, что академические контакты должны были способствовать сближению двух стран, а началом всему было бы положено совместным изучением Азии. Нельзя не заметить, что связи со Швецией шли на пользу СС. Благодаря деятельности Шефера поднимался престиж охранных отрядов НСДАП, которые стали восприниматься в определенных кругах не только как карательная и боевая, но и как научная организация.

Со временем Эрнсту Шеферу удалось сделать карьеру в «Наследии предков». К 1942–1943 годам он был не просто начальником одного из отделов «Аненэрбе», а фактически руководителем всех естественно-научных проектов, реализуемых в рамках данного эсэсовского общества. При этом его личные и научные интересы совпадали с устремлениями руководства СС. В годы войны Гиммлер все чаще и чаще стал проявлять недоверие к гуманитарным наукам в их традиционном понимании. Этим недовольством умело воспользовался Эрнст Шефер, который превратил своей отдел Центральной Азии и экспедиций в еще один центр власти (наряду с кураторством Вальтера Вюста и организационным управлением Вольфрама Зиверса).

Уже в своем отчете о шведской командировке в апреле 1942 года Шефер предложил Вольфраму Зиверсу более активно устанавливать связи со Швецией. После консультации с Гиммлером он предложил, чтобы «Наследие предков» пригласило в Зальцбург шведских ученых. Во время этой встречи Шефер должен был рассказать гостям об отличительных чертах национал-социалистической трактовки науки и сути научных исследований, осуществляемых в рамках СС. Но Хедин, ссылаясь на преклонный возраст, отказался выступить в качестве организатора данного мероприятия со шведской стороны. В итоге Шефер лишился возможности вербовать новых молодых сотрудников для естественно-научного сектора «Аненэрбе». Сложно установить, произошла ли эта встреча. Несмотря на заверения Шефера о сугубо научном характере данного мероприятия, большинство молодых шведских специалистов оказались безучастными и невосприимчивыми к эсэсовской агитации. Сохранилась только речь Шефера, которую он планировал зачитать на открытии данной встречи. В ней он говорил о больших возможностях «экспедиционной науки» — именно так Шефер обозначал комплекс научных дисциплин, связанных с его отделом, а затем и с институтом. Для потенциальных слушателей, которыми, по его замыслу, в большинстве должны были быть иностранцы, он формулировал принципы осуществления «тотального исследования». Но если повнимательнее вчитаться в сохранившийся текст, то видно, что Шефер выполнял исключительно пропагандистскую задачу, пытаясь обратить молодых иностранцев в «национал-социалистическую веру». Это делалось не только посредством призывов, но и жесткой критики противников национал-социалистической науки. В частности, он кидал упреки зарубежным государствам, которые «по идеологическим причинам лишили Германию возможности расширять свои научно-исследовательские проекты». Вместе с тем он обрушивался и на современный ему тип экспериментального исследователя, который, про его мнению, «чах в лабораториях, сторонясь полевых изысканий». Кроме этого Шефер должен был объяснить зарубежным гостям, почему элитарное мировоззрение СС и научная деятельность не только не исключали, но дополняли друг друга. «Оба эти проявления присущи первопроходцам, пионерам. Оба эти проявления используют для отбора физические, умственные, духовные и психологические ценности, которые дарованы нам германским наследием. Истинный первопроходец должен быть столь же мудрым как исследователь и эсэсовец. То, что связывает нашу работу с СС и лично рейхефюрером СС, который сам является великим ученым, надеюсь, вы поймете из следующих тезисов…. На тело нашей земли надеваются одежды флоры, фауны и мира человека. Изучение последнего являетсянашей важнейшей задачей как исследователей. Для этого привлекаются антропология, которая рассматривает человека как наивысшее проявление животного мира, этнография, этнология, история, языкознание, религиоведение. Но при этом биологическая и национальная судьба человека, его сознание, психика тесно переплетены с особенностями строения земли. Суть человека во многом зависит от наличия в ареале его проживания горных массивов, долин рек, климата, специфики фауны и флоры». В данном пассаже Шефер формулировал трактовку науки, в которой, с одной стороны, он опирался на опыт собственных экспедиции, а с другой стороны, исходил из необходимости разделения сфер при осуществлении «тотального исследования» одного объекта. Именно этот принцип он хотел заложить в основу будущей национал-социалистической науки. По его мнению, определенная связь между физическим и духовно-моральным миром изученных им туземцев позволяла «навести мосты» между гуманитарными и естественными науками, способствуя складыванию новой науки. В конце текста речи он предлагал вывести науку на принципиально новый уровень: «И еще. Если мы стремимся к синтезу ума и тела, если физическое не может быть отделено от психического, если мы проникнуты верой в науку и точно убеждены в том, что ученый может быть символом своего народа только тогда, когда в нем чувствуется национальная и мужская суть. Только в этих условиях исследователь может стать образцом для подражания молодежи. Путь, на который мы вступили как первопроходцы экспедиционной науки, должен стать нашей целью во имя народа… Беспомощный человек, ум которого зрел в теплицах университетских библиотек, будет беспощадно погублен самой природой». Как видим, в этой речи (скорее всего, так никогда и не произнесенной) Шефер очень близко подошел к идеям фашистского мировоззрения: наука должна окончательно потерять свою самостоятельность, научные задачи должны быть воспитательными; восхваление движения и отбора; насмешки над традиционными научными институтами. Данная речь Шефера была странной мешаниной из расистских постулатов и социал-дарвинизма. Он полагал, что работа ученого должна подчиняться высшей политической (или идеологической) цели, а сами исследователи должны были быть идеалом для подрастающего поколения.