Моя жизнь, мои достижения - Генри Форд Страница 43

Нужно ли в цивилизованном обществе подавать милостыню? Я не имею ничего против. Боже избави, чтобы мы стали равнодушны к нуждам ближнего своего. В человеческом сочувствии слишком много прекрасного, чтобы я хотел заменить его холодным расчетом. Можно назвать очень немного крупных достижений, за которыми не стояло бы сочувствия. Каждое достойное дело предпринимается ради помощи людям.

Плохо лишь то, что этот высокий, благородный мотив побуждает нас к мелочам. Если сочувствие заставляет нас накормить голодного, почему же оно не порождает в нас желания сделать этот голод невозможным? Раз мы питаем к людям столько любви, чтобы вызволять их из нужды, почему не стремимся эту нужду совершенно уничтожить?

Подавать легко, гораздо труднее сделать подачку излишней. Чтобы этого достичь, нужно, не останавливаясь на ком-то одном, уничтожить корень зла. Разумеется, следует помогать каждому в отдельности, но дело не должно ограничиваться этой вре́менной помощью. Только кажется, что добраться до подлинной причины трудно. Большинство людей предпочтут помочь бедной семье, чем серьезно задуматься над проблемой устранения бедности вообще.

Я вовсе не за благотворительный бизнес, что бы это ни значило. Как только человеческая готовность помогать превращается в профессию, приобретает коммерческий характер, ее сердце умирает и она становится холодной и бесплодной.

Милосердие трудно систематизировать и пропагандировать. Гораздо больше сирот воспитывается в семьях, где их любят, чем в сиротских домах. Гораздо больше стариков поддерживают дружеские объятия, чем призревают богадельни. Деньги, которые одна семья дает в долг другой, помогают больше, чем общественные ссудные кассы. Где допустимый предел коммерциализации естественного человеческого милосердия – вопрос серьезный.

Профессиональная благотворительность не только бесчувственна – от нее больше вреда, чем помощи. Она унижает принимающего и притупляет самоуважение. Ее ближайший родственник – сентиментальный идеализм. Всего несколько лет назад внезапно распространилась идея о том, что «помощь» есть нечто такое, что нам должны предоставить. Бессчетное число людей стало объектом творящейся из лучших побуждений «социальной помощи». Целые слои населения оказались в состоянии ребяческой беспомощности. Делать что-либо для других стало профессией. Это породило в людях все что угодно, только не уверенность в себе, и совсем не устраняло обстоятельств, из которых проистекала мнимая нужда в помощи.

Но еще хуже, чем культивирование этой детской доверчивости взамен самосознания и готовности себе помочь, была та особая ненависть, которая в большинстве случаев овладевала облагодетельствованными. Люди нередко жалуются на неблагодарность тех, кому они помогли. Но она естественна. Во-первых, в том, что называется «благотворительностью», очень мало подлинного, идущего от сердца сочувствия и заинтересованности. Во-вторых, никому не нравится, что обстоятельства вынуждают его брать милостыню.

Такая «общественная помощь» создает напряжение: берущий чувствует себя униженным подачкой, и еще очень большой вопрос, не должен ли чувствовать себя униженным и дающий. Благотворительность никогда еще не разрешала проблем надолго. Благотворительная организация, не поставившая себе целью сделаться в будущем излишней, не исполняет своего подлинного назначения. Она всего-навсего добывает содержание для самой себя и еще более усиливает «непродуктивность».

Благотворительность станет ненужной в тот миг, когда люди, неспособные себя содержать, из иждивенцев превратятся в производителей. Эксперименты на нашем заводе доказали, что в хорошо организованной промышленности всегда найдутся места для инвалидов, хромых и слепых. Научно организованная промышленность не должна быть Молохом, пожирающим всех, кто к ней приближается. Если же это так, то она не выполняет свою задачу. В промышленности, как и в других сферах, всегда найдутся занятия, требующие всей силы здорового человека; есть и множество поводов проявлять проворство, которому позавидовали бы средневековые ремесленники. Разделение труда на производстве всегда даст возможность человеку, обладающему особой силой или ловкостью, применить и то и другое. В прежние времена квалифицированный ремесленник-рабочий тратил бо́льшую часть своего времени на неквалифицированную работу. Это была расточительность. Но так как в то время каждый продукт требовал как квалифицированного, так и неквалифицированного труда, у того, кто был слишком глуп или просто не имел возможности, было мало шансов усовершенствовать свое ремесло.

Ремесленник, который сегодня работает вручную, едва зарабатывает на пропитание. О прибылях и сбережениях и речи быть не может. Само собой считается, что в старости его будут содержать дети и внуки. А если у него нет детей, он станет обузой для общества. Все это совершенно не нужно. Разделение труда позволяет всякому подобрать работу. На всех этих должностях человек, который близоруко считается объектом благотворительности, заработает столько же денег, как и умный, сильный рабочий. Заставлять сильного человека делать работу, которую калека выполнит не хуже, – настоящая расточительность. Поручать слепым плетение корзин – расточительность, от которой волосы встают дыбом. Расточительность – пользоваться арестантами в каменоломнях или посылать их на трепание конопли или на другие ничтожные, бесполезные работы.

Хорошо организованная тюрьма не только должна содержать себя – заключенный должен содержать свою семью или, если у него ее нет, откладывать сбережения, которые дадут ему возможность встать на ноги после освобождения. Я не проповедую принудительных работ, как и рабский труд заключенных. Такой план слишком отвратителен, чтобы тратить на него слова. Мы вообще переборщили с тюрьмами и взялись за дело не с того конца. Но до тех пор, пока вообще существуют тюрьмы, они могут быть прекрасно приспособлены к общей системе производства. Тюрьма может превратиться в продуктивную трудовую общину и приносить пользу обществу и самим заключенным.