Сталин. Тайны власти - Юрий Жуков Страница 43

Столь неожиданно и вроде бы беспричинно возникшее пристрастие к внешней унификации, использованию давно забытых знаков различия, соответствовавших в равной степени и должности, и устанавливаемым чуть ли не во всех ведомствах рангам, званиям, стало отличительной чертой всего 1943 года. Именно тогда вдруг сочли недостаточным, что форма, знаки различия, как вполне обоснованные, даже необходимые атрибуты, существуют лишь в армии и на флоте, в военизированных наркоматах — внутренних дел и государственной безопасности. Да еще, впрочем, как во всем мире, и в Гражданском воздушном флоте (ГВФ), Главсевморпути, наркоматах морского и речного флота. Такое традиционное положение посчитали явно недостаточным и начали распространять его на сугубо гражданские ведомства.

Опять же решением ПБ форму и ранги ввели 28 мая для сотрудников НКИД, а 16 сентября — в Прокуратуре СССР. Примерно тогда же для служащих НКПС неброские петлицы на тужурках с малопонятными посторонним знаками различия заменили сложными по конфигурации погонами со звездочками. При этом такую полувоенную форму обязали носить не только собственно работников железнодорожного транспорта, но и всех причастных к нему лиц, в том числе и врачей поликлиник наркомата.

Таким образом, число ведомств, сотрудники которых вынуждены были облачиться в принудительном порядке в униформу с соответствующими чину знаками различия, всего за полгода возросло с восьми до одиннадцати. Но нововведение, внешне возрождавшее особое положение государственных чиновников, выделявшее их из всей массы людей, формально являвшееся восстановлением отмененных Октябрьской революцией чинов и званий, имело, ко всему прочему, и еще одну, на самом деле основную, более значимую смысловую нагрузку. И форма, и знаки различия в виде погон, петлиц, шевронов на рукавах вводились лишь для союзных наркоматов, должны были выделить только тех служащих, на кого опиралась центральная власть, кто являлся исполнителем воли союзного правительства. Они должны были наглядно и убедительно демонстрировать верховенство Москвы, всесилие, особые полномочия ее представителей, где бы они ни находились, постоянно подчеркивать унитарную сущность государства, только по конституции числящегося союзным.

Естественно, что подобные перемены должны были отразиться и на идеологии, в ее медленной, малозаметной трансформации, дрейфе, в конечном счете — перерождении. А для этого приходилось по возможности максимально использовать многое из старого, ранее отвергавшегося, но что в новых условиях, при смене курса могло сослужить хорошую службу. Одним из таких средств, позволявших морально подготовить общество к грядущим переменам, масштабы и время завершения которых пока в узком руководстве никто себе не мог представить, стала своеобразная структура — идеологическая по существу, национально-государственная по направленности и положению, к тому же еще и жесткая, вертикальная, строго иерархическая поконструкции, обладавшая традиционной униформой, — Русская православная церковь (РПЦ).

…Начиная с Гражданской войны советская власть, учитывая крайне низкую грамотность населения страны, его многоукладность, многонациональность и поликонфессионализм, устоявшиеся за века традиции, привычки, даже бытовой календарь, попыталась провести «сверху» своеобразную реформацию. На наиболее многочисленные по количеству последователей и одновременно сохранявшие самые закоснелые, эпохи раннего феодализма структуры церкви — католическую и православную — оказывался предельно допустимый прессинг. Открыто преследовалась как нелегальная, каковой та и являлась на деле, «катакомбная» православная церковь; как явно политическая, откровенно антисоветская организация — зарубежная православная церковь. Но одновременно до некоторой степени опекалась отколовшаяся от РПЦ православная обновленческая («живая») церковь, инициатором создания которой стал Александр Введенский. Практически власть не вмешивалась в жизнь общин лютеран, баптистов, меннонитов, других менее распространенных протестантских церквей.

Однако такая политика в годы первых пятилеток была отринута, забыта, сменилась «воинствующим атеизмом», сопровождавшимся массовым закрытием церковных зданий всех конфессий, арестами, ссылками священников, пресвитеров, архиереев, отменой большинства ранее выданных разрешений на существование общин прихожан, тогда и являвшихся юридическими лицами. Только в 1943 г. последовала не менее резкая смена курса по отношению к религии и верующим. После четвертьвекового отсутствия каких бы то ни было отношений и связей государства и церкви положение буквально в одночасье, и самым кардинальным образом, изменилось. И произошло это отнюдь не без выражения верноподданических и патриотических чувств со стороны РПЦ. Их услышали, поняли, должным образом оценили и нашли применение.

Еще 22 июня 1941 г. митрополит Московский и Коломенский Сергий, фактический глава РПЦ, написал и разослал по всем приходам обращение «Пастырям и пасомым христовой Православной Церкви». Он благословил «всех православных на защиту священных границ нашей родины», настойчиво напоминал им о долге следовать примеру «святых вождей русского народа» — Александра Невского и Дмитрия Донского, подчеркивал, что «повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона», что «жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству». И в заключение выразил твердую уверенность: «Господь нам дарует победу»— словом, предвосхитил и риторику, и содержание значительной части, исторической, речей Сталина, произнесенных им 6 и 7 ноября.

Прихожане и священники РПЦ активно участвовали в сборе пожертвований в фонд обороны, постоянно свидетельствовали о варварстве нацистских захватчиков, об их жестокости по отношению к мирному населению, о бессмысленном уничтожении церквей, соборов, монастырей, надругательстве над священными для верующих местами. Учитывая продолжавшее бытовать на Западе, и прежде всего в Великобритании и США, а также используемое нацистской пропагандой в общем небезосновательное утверждение о преследовании религии в СССР, РПЦ срочно подготовила и выпустила уже летом 1942 г. откровенно рассчитанный прежде всего на зарубежного читателя сборник «Правда о религии в России», ограничившись, естественно, подборкой доказательств в пользу того, что именно РПЦ существует и действует свободно благодаря благожелательному отношению к ней со стороны советской власти и никаких гонений якобы не испытывает.

Сохранившееся весьма сильное влияние РПЦ на подавляющее большинство христиан в Советском Союзе, ее твердая патриотическая позиция, занятая с первого же дня войны, и привели не только к значительному ослаблению идеологического давления на нее со стороны властей, но и к заключению конкордата.

В последних числах августа 1943 г. митрополита Сергия — Местоблюстителя Патриаршего престола, находившегося в эвакуации в Ульяновске, а также митрополитов Ленинградского и Ладожского Алексия, Киевского и Галицкого Николая срочно вызвали в Москву, а в ночь на 4 сентября пригласили в Кремль. Там между ними и Сталиным, Молотовым, Маленковым, Берия, а также одним из малозначимых тогда чиновников Г.Г. Карповым состоялись переговоры, результаты которых оказались не только неожиданными для вскоре узнавшего о них населения страны, но и весьма благоприятными для РПЦ.