Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну - Аркадий Ваксберг Страница 43

Однако, как бы ни нарастали антисемитские тенденции в различных сферах жизни, политика государственного антисемитизма обществом не ощущалась – по той, вероятно, причине: как определившейся и сформулированной политики, ее еще не было. Сталин охотно пользовался услугами специалистов-евреев, в том числе и в самых деликатных (если такое слово вообще здесь уместно) делах. Евреи по-прежнему занимали очень важное место в руководстве различных отделов Лубянки, не говоря уже о науке и производстве, в том числе и в военной промышленности. Ликвидацию своего заклятого друга – Льва Троцкого – Сталин поручил евреям: Науму Эйтингону, Григорию Рабиновичу и Льву Василевскому, а также женатому на еврейке Павлу Судоплатову. Когда Сталину понадобилось решать сложнейшие проблемы с Финляндией в 1939 году, он специально пригласил для тайных переговоров с финнами вчерашнего кандидата в арестанты, посла Бориса Штейна и лубянского резидента, полковника госбезопасности Боруха Рыбкина – лично их принял и дал свободу действий, тем самым выразив им свое безусловное доверие. Среди жертв предвоенной волны арестов, наряду с генералами-евреями: Григорием Штерном, Яковом Смушкевичем, создателем высокоэффективного авиационного вооружения Яковом Таубиным и другими, преобладали русские военачальники: Павел Рычагов, Александр Локтионов, Иван Проскуров, Федор Арженухин и другие.

За несколько дней и недель до войны Сталин не побоялся обезглавить штабы и армейские соединения, возложив командование полками и дивизиями на младших, в лучшем случае на старших лейтенантов. Еврейские офицеры пока еще не ощущали дискриминации по национальному признаку.

Начало войны сразу же перевело «еврейскую проблему» в совсем иную плоскость. Нацистская Германия, «друг и союзник», внезапно превратилась в заклятого врага. Идеологически родственные державы, постепенно смыкавшиеся друг с друг и в своем отношении к евреям, неизбежно должны были теперь четко определиться и в этом вопросе.

Казалось, Кремль сразу же определился. Уже на следующий день после нападения Германии, 23 июня 1941 года, на экраны кинотеатров снова выпустили произведенные в середине тридцатых годов и запрещенные к показу в 1939 году антинацистские фильмы, страстно разоблачающие гитлеровский антисемитизм: «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм». Но уже в конце июля они были снова сняты с показа и никогда больше не появлялись в прокате, даже в кинотеатрах повторного фильма.

Советские власти отлично знали, как нацисты поступали с евреями на оккупированных ими территориях Западной, Центральной и Восточной Европы, и, стало быть, отлично понимали, как те поступят в оккупированных ими районах Советского Союза. Но если и была какая-то проблема, которая беспокоила Сталина тогда меньше всего, то именно эта. Красная Армия терпела сокрушительное поражение, и решалась судьба советской власти и лично его самого.

Уже на исходе первого месяца войны нацисты контролировали территорию, на которой проживало более 20 процентов всего еврейского населения СССР в границах 1939 года и около 40 процентов в границах 1940 года, – когда Советский Союз поглотил Прибалтику, Молдавию и Северную Буковину. Никакого сомнения в том, какая судьба их ожидает, у Сталина быть не могло, но нет никаких данных, свидетельствующих о том, что этот вопрос как-нибудь его занимал, что он хоть когда-либо обсуждался в кремлевских верхах. К тому времени в Советском Союзе уже не осталось никаких еврейских организаций, которые могли бы поставить этот вопрос перед властями. Евреи – главные жертвы нацистских оккупантов, были брошены на произвол судьбы.

В прокоммунистических кругах Запада была широко распространена легенда о том, что Сталин сделал все возможное для первоочередной эвакуации еврейского населения из районов, которым заведомо грозила немецкая оккупация. Что местным властям было предписано оказывать евреям преимущество при формировании эшелонов, отправлявшихся на Восток. Эту лживую версию поддержал даже тогдашний киевский раввин Шехтман (а что еще мог сказать официальный раввин, живший в Советском Союзе?). Более того, в середине шестидесятых годов, когда я впервые оказался в Париже, здешние коммунисты уверяли меня, будто был даже издан специальный указ Президиума Верховного Совета СССР о первоочередной эвакуации еврейского населения.

Естественно, все это оказалось легендой, распространявшейся центром по дезинформации, десятилетиями существовавшим в советских спецслужбах и, видимо, существующим (реанимированным?) еще и сейчас. Мне пришлось специально провести тщательные розыски в архивах, но никаких следов такого указа, ни «открытого», ни даже секретного, там не оказалось.

Зато большой ненавистник советского режима – Солженицын в этом вопросе оказался его страстным защитником. Подвергнутые сомнению и яростно оспоренные им по другим позициям советские пропагандистские материалы здесь принимаются им без малейших сомнений, хотя сам же, себе противореча, приводит приоритеты Совета по эвакуации под председательством Шверника: государственные и партийные учреждения, промышленные предприятия, сырье, заводы с их рабочими, молодежь призывного возраста (т. 2, с. 347).

Конечно, с прагматично-стратегической точки зрения это было разумное решение. Еврейские пенсионеры, женщины, дети никакой пользы для отпора врагу принести не могли. Но о том, что все они будут нацистами уничтожены, не знать в Кремле не могли.

Можно было хотя бы сообщить по местному радио о том, что надо спасаться любыми доступными средствами, даже если для эвакуации заведомых смертников не могли подать специальные составы. Не было сделано ничего. («Вывозили, сколько могли», – утверждает Солженицын: т. 2, с. 349.) Обо всем этом подробно рассказано Василием Гроссманом, оказавшимся в своем родном Бердичеве сразу после освобождения города и написавшим отвергнутый всеми изданиями свой очерк «Украина без евреев». Рассказано и не только им…

Затевать спор по этому вопросу, давным-давно уже исследованному и вполне очевидному, совершенно бессмысленно. Ведь и о том, что вообще не было Холокоста, – по крайней мере, в тех масштабах, которые давно уже признаны всем миром, кроме нацистов и «патриотов», – ведь и об этом слишком много написано, и пусть те, кто такие суждения разделяет, останутся при своем мнении: их не переубедишь и не переспоришь.

Совершенно очевидно, что призыв о немедленной эвакуации ради спасения жизни, исходивший от советских властей, которым население тогда полностью доверяло, побудил бы многие тысячи евреев преодолеть апатию и нерешительность и бежать на Восток. Такого призыва не было. Более того, права на эвакуацию надо было добиваться – и это в условиях, когда дорог был каждый час. Писатель Юрий Щеглов, в те годы киевский житель, вспоминает, как «люди метались в поисках помощи – эвакокарты доставались не каждому». Здание, где они раздавались, было оцеплено милицией и войсками[25].

Справедливости ради надо сказать, что вообще о судьбе мирного населения, не только еврейского, Сталин заботился тогда меньше всего. Характерным подтверждением этого является поистине поразительное постановление Государственного Комитета Обороны (созданный в начале войны высший орган власти) за подписью Сталина от 15 октября 1941 года, когда над Москвой нависла реальная угроза оккупации. Постановление носит название: «Об эвакуации столицы СССР города Москвы». В нем есть четыре пункта: об эвакуации иностранных миссий, правительства во главе с Молотовым (тот был тогда лишь заместителем председателя правительства!), Президиума Верховного Совета СССР, Генерального штаба, а также о взрыве всех важных объектов, включая даже Большой театр, и системы городских коммуникаций, кроме водопровода и канализации. Но ни одного слова об эвакуации мирного населения, тем более заведомо обреченной на гибель еврейской его части, в постановлении нет[26].