Петербургский ковчег - Сергей Михайлович Зайцев Страница 43

Карнизов вздохнул. Он подумал, что, подобно братцам своим, должен уметь смотреть одновременно в две стороны. Если хочет, конечно, продвинуться по службе... Какие стороны? Державе быть полезным и себя не забыть... Разве это не разумно!..

Поручик так задумался, что услышал приближение доктора Мольтке, только когда позади скрипнула половица. Карнизов оглянулся...

Хозяин музеума вытирал ветошью стенки сосудов. Встретившись взглядом с поручиком, посетовал:

Тычут пальцами в уродства, все стекло испачкали. И ничего не могу с этим поделать. Что за люди!

Люди? — не понял Карнизов.

Но старик будто не слышал его.

Каких успехов может достигнуть народ, который тычет грязными пальцами в уродства?.. Ничего святого!..

Карнизов насторожился, почуяв в словах старика-немца крамолу:

Я не понял, что вы хотите сказать...

Но старик бурчал себе под нос что-то невнятное, и Карнизов не стал настаивать на ответе. А доктор Мольтке уже вытирал сосуд, в котором содержались близнецы; он дышал на стекло и потом тер его ветошью; при этом Мольтке улыбался, он, конечно же, любил близнецов ничуть не меньше Карнизова. От доктора пахло какими-то химикалиями — он, видно, еще не отошел от практики.

Поручик кивнул на братцев:

Скажите, милейший, откуда они у вас?

Мольтке посмотрел на уродцев тепло и даже как бы с благодарностью:

Разве они не лучшие представители человечества?.. Хотя они и не совершенны, как совершенны вы, или я, или тот атлант... — старик кивнул в сторону отпрепарированного и лакированного трупа. — Природа только толкнулась в эту дверь в вечных поисках лучшего результата. И дверь не открылась. Но то, что она не открылась, еще не означает, что за ней пустота, что за ней не таится какое-нибудь совершенство в непривычном для нас, конечно, виде... Тот самый двуглавый орел — символ нескольких империй — разве не из- за этой двери произошел? Разве не из-под нее выползает время от времени двух- или трехглавая змея, которую почитают за некое предостережение с Небес?.. — говоря все это, доктор Мольтке даже как бы изменился внешне; из немощного старика, каким он был всего минуту назад, Мольтке превратился в профессора, взошедшего на кафедру; у Мольтке был теперь весьма значительный вид. — Вы видите в этих братцах уродцев и дивитесь на них, как сказал бы малограмотный малоросс. А я вйжу в них величайшее явление — одну из попыток изобретательной природы приблизить человека к божеству...

Карнизов вздохнул — сумасшедший старик (хотя последние слова о братцах были ему даже лестны).

Вы не ответили на мой вопрос, любезный.

Мольтке посмотрел на него, как показалось Карнизову, с полускрытой насмешкой:

Я именно и отвечаю на ваш вопрос-

Старик, впрочем, понял, что хочет от него узнать этот посетитель, и «сошел с кафедры».

Он рассказал, как около тридцати лет назад принимал роды у одной мещанки на окраине Петербурга. Очень трудные это были роды. Молодой Мольтке уж было хотел прибегнуть к помощи сечения, как дело продвинулось: ребенок рождался ножками вперед. А потом вдруг за первым ребенком потянулся второй... То, что предстало взору молодого доктора, могло смутить и доктора постарше... Каприз природы в уродливости своей был слишком очарователен, чтоб оставлять его юной путане...

Путане? — переспросил поручик (вот уж не думал он, что об этом периоде из жизни его матушки кто-то в Петербурге еще помнит).

...Путане, которая, кажется, и не очень хотела оставлять своих новорожденных чад себе... Но братцы были живые и кричали на два голоса, как положено кричать новорожденным. Родильница — и ее можно понять — была крепко перепугана, когда увидела впервые произведения свои; она имела все основания полагать, что это Бог наказывает ее за грехи. А молодой Мольтке был не достаточно решителен, чтобы новорожденных забрать, хотя так и подмывало.

Ах, его так влекла наука!..

На счастье Мольтке и молодой мамаши, а также на счастье самих новорожденных братцы не прожили и недели. Мольтке несколько раз навещал их и наблюдал, как мамаша-путана их кормит грудью. А она приспособилась кормить их одновременно. Братцы сосали сразу две груди. Мольтке глядел на это с трепетом; ему представлялось, что он наблюдает сценку из жизни языческих богов...

Впрочем братцы сосали грудь с каждым днем все более вяло. Они, увы, угасали на глазах... Когда они умерли, их юная мамаша вздохнула с облегчением и завернула их в какую-то тряпицу — с глаз долой. Доктор Мольтке как раз при этом присутствовал и предложил за братцев деньги. Молодая мамаша глазам не поверила, когда увидела, что за ее уродцев (да еще мертвых) ей дают деньги. Она растрогалась и даже прослезилась...

Несколько последующих лет Мольтке не упускал эту женщину из виду, надеясь, что она — эта отдушина, эта таинственная дверца в стене матушки Природы — произведет на свет еще какое-нибудь потрясающее чудо. Но надежды его не оправдались. Она родила потом мальчика — к сожалению, нормального (так Мольтке слышал; говорили, что женщина та родила во сне — не просыпаясь, повернувшись на другой бок, — так мал был ребенок; потом, ворочаясь на кровати, мамаша едва его не задавила, но, к счастью, все обошлось). Куда-то потом эта женщина со своим ребенком делась. Мольтке не пробовал уже наводить о ней справки...

С довольно сумрачным видом Карнизов выслушал эту историю, потом спросил:

Эти братцы... во сколько они вам обошлись?

Старик Мольтке посмотрел на него удивленно:

Какой странный вопрос! Никто не спрашивал меня об этом. Да я, признаться, и не помню. А зачем это вам, молодой человек?

Карнизов покосился на лакированную мумию в центре музеума, как будто она могла подслушать:

Дело в том, что я хотел бы купить у вас их — братцев...

Купить?.. — доктор Мольтке насупился и посмотрел на Карнизова из-под старческих кустистых бровей.

Поручик отвел глаза:

Я бы дал хорошую цену. Много большую, чем когда-то заплатили вы.

Не пойму, зачем это вам...

Карнизов, разумеется, не собирался говорить старику, что является младшим братом этих уродцев.

Дело в том, что они... они мне нравятся...

Они многим нравятся, молодой человек, — Мольтке язвительно улыбнулся. — Они — центральный экспонат в моем маленьком музеуме. Очень показательный и, согласитесь, впечатляющий, тревожащий воображение экспонат. Эти братцы даже приносят мне некоторую известность. И не только в кругу лекарей. Многие люди приходят посмотреть на них.

И они приносят вам некоторый доход... — догадался Карнизов.

Да, и это для меня, старика, немаловажно.

И все же! — настаивал Карнизов. — Сколько бы вы за них хотели получить?

Доктор Мольтке зло сверкнул на него глазами: