Детство Понтия Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский Страница 43

Во-вторых, свои личные воспоминания я потом неустанно и рачительно пополнял рассказами и наблюдениями других свидетелей событий: офицеров и солдат, которые участвовали в походе, но, по милости Прихотливой Богини, выжили и спаслись, может статься, именно для того, чтобы вспоминать и рассказывать. И этих-то свидетелей, в отличие от историков, я имел возможность расспросить сразу же после Леса, и потом в Гельвеции и в Германии. И все их показания уже тогда стал записывать, чтобы, разложив перед собой восковые дощечки с описаниями, я мог отобрать и занести, так сказать, в пергамент исторической памяти лишь те свидетельства, которые совпадали у разных источников, а противоречащие друг другу воспоминания подвергнуть дальнейшей проверке или отложить в сторону как не заслуживающие доверия.

Дозволяешь мне, Луций, выступить перед тобой в роли взрослого и почти профессионального историка? Ну, тогда слушай.

II. Начать следует с самого Вара Публия Квинтилия, сына Секста.

Одни историки называют его опытным, но невезучим полководцем. Другие утверждают: полководцем Вар был, действительно, неплохим, но претором и правителем слишком нерасчетливым и доверчивым, вследствие чего его так жестоко и коварно удалось обмануть. И лишь один историк – с твоего позволения не стану называть его имени, потому что имя это отныне стало опальным, а сам историк покончил с собой, – этот историк считал, что Публий Квинтилий Вар был полководцем, мягко говоря, очень посредственным.

А я тебе так скажу, дорогой мой философ:

Вар был женат на одной из племянниц божественного Августа Цезаря, и это обстоятельство, как я догадываюсь, сыграло решающую роль в назначении его на должность главнокомандующего в Германии. До этого назначения Вар, как ты помнишь, преторствовал и проконсульствовал в Азии и в Сирии и там нечестными путями нажил и сколотил себе огромное состояние. Вот и все его «доблести», о которых кричат пьедесталы многочисленных статуй, установленных в азиатских и сирийских городах (разумеется, за счет самих этих городов и «в благодарность за благодеяния»). Две из таких статуй я сам видел – в Пергаме и в Антиохии.

На статуях своих Публий Квинтилий Вар выглядит рослым и молодцеватым человеком. На самом же деле в шестьдесят втором году это был маленький, старый и усталый человек, с дряблым телом, ленивыми движениями и красными и мокрыми глазками, – словно он был постоянно с похмелья, хотя доподлинно известно, что уже давно Публий Квинтилий по состоянию здоровья не брал в рот вина, а на пирах ему подавали воду из целебных источников, которую подкрашивали соком шиповника.

(2) В Ализоне я лишь один раз наблюдал его с близкого расстояния. Но этого одного раза мне оказалось достаточно, чтобы составить представление о физическом состоянии главнокомандующего рейнскими армиями. Тяжело ковыляя на коротких и тощих ногах, Вар вышел из палатки. Ему подвели пышно убранного и серебряно взнузданного коня лет эдак под двадцать (то есть смирного, опытного и совершенно безопасного для наездника). Один из телохранителей опустился на колени, затем лег ничком на землю, и, встав ему на спину, словно на живую ступеньку, Вар с помощью двух телохранителей, с величайшим трудом взобрался на лошадь. Коня повели под уздцы. Конные охранники с двух боков окружили Публия Квинтилия, чтобы в любой момент поддержать наездника и успокоить коня, если тому случится вдруг всполошиться иль напугаться.

(3) Как вскорости выяснилось, Вар был начисто лишен военного дарования и полководческого опыта. И мало того, что сам был бездарен – квестором и легатом Семнадцатого легиона у него был его собственный сын, Секст Квинтилий Вар. Предводительствовать Восемнадцатым легионом Вар поставил своего зятя. А Девятнадцатый легион доверил мужу одной из своих любовниц – Тогонию Юнию Галлу. И этот Тогоний, пожалуй, единственный кое-что понимал в руководстве войсками, в то время как зять и сынок только и умели, что передавать распоряжения Вара войсковым трибунам, неточно и запоздало.

Центурионов Вар никогда не приглашал на военный совет. Так что совершенно неоткуда было получить дельный совет.

(4) В дополнение к своей полководческой несостоятельности этот маленький и усталый старичок, Публий Квинтилий Вар, страдал еще самоуверенностью и манией величия. От своих подчиненных он требовал не просто безоговорочного повиновения. Каждое слово его, каждый жест, каждый взгляд должны были вызывать в них восхищение и восторг. И, разумеется, они непрестанно восхищались его якобы мудрыми суждениями, дальновидными, дескать, решениями и царственными повелениями: не только сын и зять, не только трибуны и префекты, но и рогоносец Тогоний и военный комендант Ализона Луций Цедиций. В рот смотрели и вздрагивали от восторга, когда рот этот с толстыми капризными губами произносил очередное ленивое словцо или глубокомысленное усталое изречение.

Еще рьянее и ревностнее славословили и боготворили Вара его бесчисленные клиенты – римские, греческие и галльские банкиры и торговцы, юристы и адвокаты, гадатели и прорицатели, поэты и писцы – люди, ни малейшего отношения к военному делу не имевшие, но постоянно окружавшие полководца и с его помощью творившие свои дела и делишки, малые и большие, чистые и грязные, прибыльные для себя и разорительные для Германии и римской армии.

Что касается солдат и центурионов, то эта собственно армия относилась к Публию Вару презрительно и недоброжелательно. И прежде чем мне удалось увидеть самого полководца, я десятки раз услышал самые оскорбительные и грязные прозвища, высказанные в его адрес.

(5) Спрашивается: как мог божественный Август назначить в Германию столь бездарного и ничтожного человека? На этот вопрос лично у меня имеется лишь один вразумительный ответ: в те годы, как ты знаешь, в Паннонии и Иллирике свирепствовало крайне опасное для Рима восстание, и все выдающиеся и испытанные в боях полководцы – опытный победоносный Тиберий и юный отважный Германик, Авл Цецина и Луций Стертиний, Луций Апроний и Гай Силий, – все они были туда направлены и там подвизались. Вар же, преданный и родственный, был назначен в Германию не для ведения боевых действий, а для спокойного управления недавно завоеванными землями и терпеливого сдерживания воинственных, но дружественных Риму германских племен, в первую очередь херусков и хаттов.

III. Но руководить Германией Вар был способен еще меньше, чем воевать с германскими племенами.

Вар не любил Германию и презирал германцев. Этот изнеженный римский вельможа считал Германию скучной и грязной страной, а германцев – тупым, подлым и неблагодарным народом.

Германию Вар хотел просветить. Однажды он задумчиво и словно растерянно изрек и, с восторгом поддержанный своими прихлебателями, всё более уверенно и властно стал повторять изреченное чуть ли не каждый день. Изречение было таким: «На склоне лет нас назначили в эту варварскую провинцию. И мы должны ее дисциплинировать и организовать. Хотя бы для того, чтобы нам с вами здесь было возможно существовать».

Дисциплинировал он Германию, устраивая над ее жителями бесконечные суды и расправы. Зимой в Старый лагерь на Рейне Вару доставляли сугамбров и узипетов, тубантов и ампсивариев. Летом Вар перебирался на верхнюю Лупию, в римский лагерь под Ализоном, и там судил и рядил меж бруктеров и марсов, херусков и хаттов, казуариев и ангривариев.