Забытые союзники во Второй мировой войне - Сергей Брилев Страница 42

— По твоей линии, Лаврентий, эта информация о грядущем повышении Кончесо подтверждается?

— Да, товарищ Сталин.

— Ну, тогда точно приму его. И всё-таки: в чём его главная задача? Если смотреть на признание Кубой Советского Союза глазами не Литвинова, а кубинского президента? Как его там?

— Батиста, товарищ Сталин.

— Да, Батиста. Что если смотреть на всё это его глазами. Зачем ему это нужно?

— Ну, зачем ему это нужно, он, наверное и сам до конца не понимает.

— Как это?

— Батисту к этому решению подвели наши товарищи-коммунисты.

— Этот, как его? Блас Рока, кажется, в ИККИ сидел?

— Не только он. У нас там, товарищ Сталин, три компартии организовано.

— Понятно. Но что всё-таки за человек этот Батиста?

— Из простых, бывший сержант, устроивший в начале 30-х переворот, а теперь избравшийся официально, — быстро выпалил Берия.

— Это у них у всех так?

— В Латинской Америке довольно обычная история, — уточнил Молотов.

— Хороши себе союзнички, — ухмыльнулся Сталин. — С такими не второй, а третий фронт открыть можно. Так что этот Батиста хочет? Лаврентий!

— Товарищ Сталин, с точки зрения дипломатии, отношения с нами Батиста явно считает второстепенными. — Берия был рад так «снизить градус» молотовского отчёта об успехах.

— А что же для него первостепенно? — пыхнул трубкой вождь.

— По понятным причинам, главное направление для него — США. Как я уже сказал, Батиста — вчерашний сержант-путчист. Законность его пребывания у власти всегда будет вызывать вопросы. И от Америки ему нужна «индульгенция».

— Смотри, Лаврентий! Похоже, слишком много шифровок из зарубежных резидентур читаешь. «Космополит»! «Индульгенция»! Так и сам безродным космополитом станешь.

— Исправлюсь, — выдохнул Берия, при этом отметив для себя, что к его слову «космополит» Сталин очень органично добавил определение «безродный». Надо будет запомнить! Полезное словосочетание!

— Ну, Лаврентий, что отвлёкся? Продолжай!

— Товарищ Сталин, учитывая удалённость Кубы от СССР, Батиста, устанавливая дипотношения с Советским Союзом, решает задачу не столько внешнюю, сколько внутреннюю.

— Какую?

— Позволь, я уточню, Коба?

— Давай, Вячеслав.

— Как мы уже знаем по опыту Мексики, власти тех стран Латинской Америки, где не было сильного левого движения, с установлением отношений с нами не торопятся. Но там, где такое движение есть, — спешат.

— Что это за страны?

— Мексику я уже упомянул. Еще — Куба и Уругвай.

— То есть мы принимаем в эти недели послов из стран, где у наших товарищей есть перспективы?

— Товарищ Сталин, я не знаю, что вам говорил посол Мексики, которого к вам приводил товарищ Молотов, но вообще-то у мексиканцев есть такая поговорка: «Мексика слишком далеко от Бога и слишком близко к США».

— Лаврентий, кто из нас бывший семинарист? Ты давай не про Бога, а про дело.

— Латинская Америка действительно слишком близко находится от США и слишком далеко от нас, — вступил в разговор Молотов.

— То есть мы Боги что ли? — ухмыльнулся Сталин. А Берия подхватил:

— Без нашей ежеминутной помощи тамошние коммунисты надорвутся. А пока мы такую ежеминутную поддержку оказывать им не можем. Слишком далеко.

— Вывод?

— Пока будем присматриваться.

— Ну, что ж, присматриваться — так присматриваться. Думаю, лет через пятнадцать у нас и может получиться туда влезть по-крупному. Но не сейчас. А почему они всё-таки поспешили нас признать?

— В смысле, только ли в коммунистах дело?

— Ну, да.

— Они спешат отобрать у левых козырь в виде лозунга о скорейшем признании Советского Союза.

— А что сделают потом?

— А признав нас, они, получается, выполнят требование левых и могут их уже отодвинуть.

— На Кубе есть такой вариант?

— Есть.

— Кстати, а кто первым предложил установить дипломатические отношения? Мы или кубинцы?

— Кубинцы, товарищ Сталин, — на этот вопрос ответить мог только Молотов. — Мы вообще сами ни у кого сейчас признавать себя не просим: сами на нас выходят.

— Позвольте? — в разговор вновь вступил Берия. — Мне кажется, что в целом картина может выглядеть так. Учитывая его доброе отношение к вам, товарищ Сталин, президент США Рузвельт вероятно даже хочет этим сделать Советскому Союзу приятное. Он подталкивает своих подопечных из Латинской Америки к тому, чтобы они выходили на нас с предложениями об установлении дипломатических отношений.

— А Батисте это позволяет, с одной стороны, потакая Рузвельту, сделать приятное США, а с другой стороны — решить и свои внутренние проблемы, — закончил за Берия Сталин. — А это, кстати, не с Кубы был чемпион мира Капабланка?

— Да, оттуда.

— Что ж, пора нам своих чемпионов-шахматистов готовить. Лаврентий, посмотри, у тебя в ГУЛАГе должно быть много талантливой молодёжи. Ладно, шучу. А про Кубу я всё понял. Их посланника Кончесо я, коли обещал, приму. Но других новых послов из этой Латинской Америки ты, Вячеслав, ко мне уже не води: сам встречайся, к Калинину води, а меня — избавь.

— Хорошо, товарищ Сталин.

— А ты, Лаврентий, имей в виду, что роспуск Коминтерна означает, что у твоих разведчиков работы только прибавится. Что ж, спасибо, товарищи, вы свободны. — Сталин кивнул вставшим уходить Молотову и Берия, а сам направился к своему рабочему столу и нажал на кнопку вызова секретаря.

— Соедините меня с главным редактором «Правды».

Так всё это было или нет, я, естественно, могу только

домысливать. А прозорливость Сталина, может, по старой советской привычке, насмотревшись фильмов типа «Падения Берлина» и «Освобождения», даже и преувеличиваю. Но, судя по всему, Сталин тогда действительно раскусил игру Батисты: именно игру, а не искреннее желание признать СССР.

Классика?

Итак, подчеркну ещё раз, что диалог Сталина, Молотова и Берия про Кубу я придумал. Впрочем, учитывая написанное ранее, если я и фантазировал, то — в пределах реального. Подытоживая, можно сказать следующее.

Во-первых, статус Кубы как малого, но удалого союзника «Большой тройки», думаю, сомнений не вызывает. К этому, конечно, надо добавить, что у таких участников «Большой тройки», как СССР и США, у каждого на Кубе было ещё и по своей фракции по-настоящему доверенных союзников.

Во-вторых, наверное, не вызывает сомнений тот факт, что в годы Второй мировой войны Куба стала уникальной площадкой для работы советских представителей.