Флобер - Бернар Фоконье Страница 42

После того как произошли определенные события, работа над созданием художественного произведения может показаться чем-то вроде бега по кругу. Возможно, такова роль художника, на первый взгляд неглавная, но в действительности весьма важная. Можно быть сколько угодно творческой личностью, но оказаться не в силах сдержать свои эмоции и промолчать. Немногие могут это понять, может быть, лишь интеллигентская верхушка, к которой мечтает принадлежать Флобер, когда смотрит на царящую во Франции разруху, в особенности в области нравственности.

Писатель по-прежнему кипит гневом. Человек, который «любого представителя буржуазии называл подлецом» ^[268], теперь выступает как крайний реакционер, словно подхватил вирус глупости, с которой боролся, как Дон Кихот с ветряными мельницами. К несчастью для Флобера и, возможно, для нас, поскольку мы любим этого писателя, все свои черные мысли он излагает в основном в письмах Жорж Санд. Изливать на бумаге бредовые антидемократические и человеконенавистнические идеи становится отдушиной его души. Случайно ли это? Он знает, что задевает чувства своей старой доброй подруги, которая и без того страдает от недавних событий. Он намеренно нажимает на ее больную мозоль. Гюставу не чужда провокация: революция — это печь, и не важно, монархическая или республиканская. Всеобщее избирательное право — позор человеческого разума. Народ, впрочем, бесполезно просвещать. Всех коммунаров, этих бешеных, по его словам, псов, следовало бы отправить на каторгу, и т. д. Жорж Санд при всей своей широте взглядов и неисчерпаемой снисходительности по отношению к высказываниям своего «старого трубадура», который на глазах превращается в воинствующего реакционера, начала терять терпение. Наконец она решает, что пришла пора ответить Флоберу. В сентябре 1871 года в ответ на особенно язвительное, скорее сумасбродное, письмо Гюстава, в котором он выступает, в частности, против народного образования и всеобщего избирательного права, Жорж Санд публикует в газете «Тан», где два раза в месяц она выступает с обзорными статьями, открытое письмо: «Одному другу». Имя друга не разглашается, но речь идет о Флобере. Писательница это подтверждает в одном из своих писем. Статья написана прекрасным литературным языком. В ней находят отражение не только политические взгляды Жорж Санд, но и благородные намерения, характерные для «прогрессистов» той эпохи, которые не желают видеть, что в многочисленных утопических теориях, распустившихся пышным цветом на унавоженной клумбе социальной несправедливости, пробиваются ростки тоталитаризма века грядущего. Это видел или, по крайней мере, по-своему предвидел Флобер. Читая письмо своей старой подруги, наш добрый Гюстав проливает горькие слезы. Тем не менее ее слова нисколько не разубедили писателя в собственной правоте. В ответном письме он сказал как отрезал: «Любая мечта о демократии состоит в том, чтобы поднять пролетария до уровня глупого буржуа. Мечта частично осуществилась» ^[269].

Теперь главное дело Гюстава состоит в том, чтобы отдать долг дружбе. Речь идет о Луи Буйе. Писатель не только пишет предисловие к его последним стихотворным произведениям, но и продолжает бороться за то, чтобы его «Мадемуазель Аиссе» наконец увидела свет рампы. Флобер также организует сбор подписей за то, чтобы в Руане поставить памятник Луи Буйе. В декабре 1871 года его предложение было отклонено городским муниципальным советом со ссылкой на то, что Буйе не достиг той славы, которая необходима для оказания подобных почестей. Флобер в ярости. В обращенном муниципальному совету письме он обещает отхлестать до крови его членов. О каждом из них писатель начинает собирать сведения с целью обвинения в коррупции. Он разбушевался не на шутку.

Одновременно с этим Флобер не жалеет усилий, чтобы поставить на сцене пьесу своего друга. Он читает ее актерам «Одеона», давит на все возможные рычаги, чтобы произведение его друга было незамедлительно включено в репертуар театра. Он мечтает, чтобы после оглушительного успеха этой пьесы земляки Луи из Руана пожалели, что по достоинству не оценили его талант. Гюстав вносит исправления в текст пьесы, адаптируя ее для сцены. Он принимает участие в постановочном процессе, когда начинаются репетиции спектакля. Наконец, 6 января 1872 года пьеса впервые видит свет рампы. Премьера проходит с успехом, поскольку зал большей частью заполняют благожелательно настроенные друзья Гюстава. Но затем происходит нечто из ряда вон выходящее. Театральные критики, пользуясь случаем, с остервенением набрасываются на Флобера. Они обвиняют писателя в том, что он внес в произведение своего друга многое от себя. «Меня принимают за красного! — пишет он Жорж Санд 21 января. — Вы видите, до чего дошло» ^[270]. В самом деле…