Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица - Эрвин Ставинский Страница 42

– Нет, причал – база, ехал один.

Чего от него хотят, он, Янке, сразу догадался. Уже несколько лет он старался быть чистым на руку, но сегодня утром, возвращаясь с причала, не удержался и завернул на хутор, где сбросил хозяину четыре мешка цемента. Сделал он это оттого, что его тянуло выпить, а выпивку и закуску в здешних условиях найти было очень трудно. К тому же кладовщик на пристани был бестолковым, часто работал полупьяным, и договориться с грузчиками на левый груз труда не составило. Цемента же этого сгружали на причале столько, что потерю четырех мешков обнаружить никто не мог.

И вот стоило после стольких лет праведной жизни раз украсть, как его попутали! Так он решил, когда его вызвали к начальнику склада; он был уверен, что Леман из криминальной полиции. Попался! Как же это могло получиться?

Воровать материалы – по головке за это не погладят, и Янке все отрицал, сразу решив, что признаваться не следует. И, начав врать, он врал все дальше. А вежливость Лемана, та самая вежливость, с которой Янке в жизни встречался крайне редко, еще более настораживала его.

Леман же старался уяснить себе, почему Янке лжет, с какой целью? Он еще минут десять бился с шофером, но тот упрямо врал, пока не сообразил, что дело тут не в цементе, а в чем-то другом, а поскольку он себя ни в чем другом виновным не чувствовал, он постепенно успокоился и стал несколько откровеннее. Однако сознаться во лжи было не так-то легко.

– Послушайте, Янке, – Леман поднялся и подошел к шоферу. – Вот вы утверждаете, что сегодня никуда не заезжали. Так?.. – спросил он, наблюдая за выражением лица Янке. – Так!.. Однако не более двух часов назад вы посетили хутор Бомлера. На столе, – Леман указал пальцем, – лежит объяснение хозяина хутора, и там говорится совсем другое.

Янке посмотрел на Лемана, словно припоминая, озабоченно сдвинул брови и закусил губу, затем уставился глазами в землю и, стараясь скрыть растерянность, проговорил:

– Обождите, обождите… Ах да! – вдруг радостно воскликнул он, поднимаясь, и облегченно заулыбался. – Точно! Совсем забыл!.. По дороге закипела вода в радиаторе, нужно было срочно долить воды холодной…

В это мгновение дверь кабинета открылась и через порог стремительно шагнул Штеле. Став спиной к Янке, так чтобы тот не мог видеть его манипуляции, Штеле положил перед Леманом сверток.

– Нашел у него под сиденьем, – прошептал Петер.

Пока Леман беседовал с Янке, Штеле прошел в автопарк, нашел нужный ему «бюсинг» с цифрой 17 на номере и быстро осмотрел кабину, не забыв заглянуть под сиденье и в ящик для инструментов. Под сиденьем он нашел сверток и бутылку шнапса.

Развернув сверток, тут же бросился на поиски Лемана. Встретившийся во дворе начальник склада показал кабинет, где расположился Вилли.

В свертке оказался небольшой кусок копченой ветчины и две пачки сигарет, а под свертком несколько листков бумаги с отпечатанных на них текстом. Бегло взглянув на текст, Леман сразу понял, что перед ним коммунистическая листовка с рекомендациями, как создавать затруднения на производстве.

– Подойдите сюда, Янке! – строго сказал Леман.

Янке встал и подошел к столу.

– Прочтите это! – Леман пододвинул к нему листовку.

По мере того как Янке читал, по его лицу разливалась смертельная бледность.

– Господа! Я понятия не имею, что это такое. Клянусь вам, я не виновен! У меня есть жена, ребенок! Клянусь, я не знаю! – залопотал он в истерике.

– Молчать! – рявкнул Леман и стукнул кулаком по столу. Янке сразу затих и смотрел на Вилли испуганными глазами. – Вы что, хотите обмануть власть?! У вас это не получится! Это ваш сверток?

– Господин чиновник! Я все расскажу! Этот сверток мне дал рабочий хозяина хутора…

– Зачем?

– Он просил передать его своему родственнику, который работает на строительстве аэродрома…

– Кому? Его имя?

– Я точно не помню…

– Говори! – гаркнул опять Леман. – Ты что, в концлагерь захотел?

– Я вспомнил! Его зовут Ганс Крамер!..

– Так, рассказывай сначала! Как ты познакомился с рабочим на ферме?

– Все было так, как я говорил. Месяц назад, когда я возвращался с грузом, у меня действительно закипела вода в радиаторе. Я решил свернуть на ферму, чтобы долить холодной воды. Пока я доливал воду, хозяин предложил мне обмен: я ему привезу цемент – он мне даст шнапс и окорок. Я согласился.

Сегодня я привез ему четыре мешка цемента. Разгружал его хозяин с рабочим. Когда хозяин пошел за шнапсом, рабочий предложил мне передать этот сверток его родственнику, который работает на укладке бетона. За это он дал мне бутылку шнапса. Я и согласился передать сверток, но я понятия не имел, что в нем находится. Думал, еда…

– Как ты собирался выйти на этого Крамера?

– Мне нужно его разыскать среди рабочих, которые работают на строительстве взлетной полосы. Крамера я не знаю.

– Хорошо, вот тебе бумага и ручка. Садись и напиши все, что ты рассказал. И запомни, если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем разговоре, ты будешь осужден за кражу государственного имущества и пособничество врагам народа!

Янке сел за стол с противоположной стороны, а Вилли поднялся.

– Работать будешь вот с этим господином, – Вилли указал Янке глазами на Штеле.

Леман оставил помощника оформлять беседу с Янке, а сам отправился на встречу с руководителем стройки – «доверенным лицом».

Оставаться на острове ему уже не было смысла. Дальнейшее расследование Штеле вполне мог провести и сам. Подробно проинструктировав его, Вилли отправился вечерним паромом на материк.

Подобных командировок в 1934 году у Лемана было много. Постепенно он определил свою линию поведения в гестапо. Он понимал, что, для того чтобы успешно там работать и выполнять поручения советской разведки, он должен был играть роль абсолютно лояльного режиму и исполнительного чиновника. И он действительно исправно служил государству, правда не проявляя при этом стремления к власти и повышенного тщеславия. Он не был опасным конкурентом для сослуживцев в борьбе за должности, они не обращали на него особого внимания, считая его старым и безобидным добряком.

Оставаясь безразличным к своему политическому окружению, Вилли показывал, что сознательно примирился с необходимостью ликвидации «врагов государства» и других преступных личностей. Он умел заставить арестованных говорить, но делал это не угрозами и пытками, а за счет трезвой логики, глубокого понимания душевного состояния арестованных и силой убеждения.

Присмотревшись к повадкам новых правителей Германии, он был потрясен: такой грязи наверху он даже не мог себе представить. От национал-социалистов он одно время ожидал возвращения к старым традициям и порядкам, однако быстро убедился, что всюду царит презрение к приличиям и морали.