Записки уголовного барда - Александр Новиков Страница 42

В колонии полным ходом идет перестройка. Все хотят трудом искупать вину. Только не знаем, как?

По выходным в клубе показывают отличные фильмы: «Ленин в октябре», «Броненосец Потемкин», «Как закалялась сталь».

За меня не переживайте и не расстраивайтесь. Десять лет – это не срок, пролетит мигом. А пока все хорошо, даже выходить не хочется.

Пишите. Обнимаю. Целую.

Александр»

Я так увлекся письмом, что не услышал шагов подобравшегося к моему шконарю Лысого.

– Письмишко решил черкнуть?.. Хорошее дело. Прошлое-то дошло куда надо?

– Дошло. Куда надо. Это вот вдогонку шлю, официально.

– А то нет проблем – отправлю, – предложил Лысый.

– Благодарю. У меня тоже нет проблем.

Вечером, возвращаясь с проверки, я прямо из строя свернул в клуб, бросив на ходу Лысому:

– Я к Мустафе. К отбою приду.

– Отрядник запретил.

– Мне он этого не говорил.

Проходя мимо висящего на дверях клуба почтового ящика, я опустил письмо. Через две недели оно пришло в Свердловск. Черной тушью было тщательно вымарано слово «мусор». А в слове «хреновая» – закрашено «хре». В остальном содержание письма цензуру вполне устроило.

– Здравствуйте, Александр Васильевич, исаме сис! – привычно ерничая, встретил Файзулла. – Давненько вы к нам не заглядывали, может, в должности повысили, хе-хе? Вас, говорят, сегодня Дюжев вызывал?

– Откуда знаешь?

– Штабной шнырь доложил. По какому поводу, если не секрет?

– Письмо спалилось.

– Почему – не в трюм, хе-хе?..

– Ларек. Условно.

– Это что-то новенькое для Дюжева. На него не похоже. Обычно суток на пять, а то и десять.

– А еще тетради со стихами Грибанов вышмонал. Из– под трусов достал.

– Это не Грибанов, это – Лысый. А может, и шнырь, по его приказу. И что со стихами? Говорил ведь тебе Мустафа: держи в библиотеке.

– Не отдает. Сказал, отнесет Нижникову.

– Отлично. Нижников все равно отдаст Филаретову. Вызовут, конечно, для беседы, потом вернут. Сан Саныч – это не Дюжев.

– Ладно, давай Мустафу свистну. Он у Загидова, по– моему, сидит.

Мустафа, вошедший как всегда шумно и широко, в оценке моего визита к Дюжеву был более категоричен:

– Ну, что эта толстопиздая жаба хотела? Просто пробивала тебя на гнилушку. Ему и стихи, и письма – одно и то же. Для него это – макулатура. Для него поиздеваться – хлебом не корми! Смотрит, какая от тебя ему может быть польза. Знаем…

Всю следующую неделю Мустафа убеждал замполита Филаретова в том, что большой пользы на разделке от меня не будет. Если и будет, то ровно такая же, как от всех. А при том дефиците кадров, который на сегодня в рядах лагерной самодеятельности, я мог бы принести большую пользу. Филаретов и слышать не хотел:

– Пусть об этом говорит с Нижниковым. Если тот разрешит, я не против.

При этом речь шла не о том, чтобы устроить меня работником клуба, а о том, чтобы можно было в него ходить в свободное от работы время.

– Сходи к хозяину, – советовал Мустафа, – скажи, что будешь работать на разделке. А по вечерам – в клуб. Для них главное – работа. По-другому не получится. Они ведь боятся не того, что работать меньше будешь, а того, что напишешь что-нибудь такое, от чего вся советская власть в Ивдельском районе рухнет к ебени матери! Боятся сами не знают чего. И все ждут этого. Ждут и ждут, идиоты. Поэтому пасут за тобой день и ночь. Шарят по ящикам, по тумбочкам, под матрасом. Ищут пожарные, ищет милиция, хе-хе… В общем, мой совет: иди к хозяину, не дожидаясь. Только Грибанову ничего не говори, узнает – поперек крыльца в штабе ляжет. На локалку замок повесит, ключ проглотит!

– Иди, Александр, иди. Мустафа – старая кумовская крыса, хе-хе, в штабных делах лучше всех разбирается, – закуражился Файзулла.

– Как тресну по толстому гребню! Художественная жаба!

Выпили чай, посмеялись над последними событиями и разошлись.

Попасть на беседу к начальнику колонии было очень непросто. Во-первых, по инструкции это делалось только с разрешения начальника отряда. Если явиться без спросу – «самовольное хождение по зоне». Сразу угодишь в изолятор. Если начальник не примет, или его не окажется на месте – о визите в штаб будет известно через пять минут. Поэтому все равно – изолятор. Если нарвешься на Дюжева – в изолятор прямо из штаба. Отведет самолично, не поленится. Шанс есть, но очень малый, что Нижников вызовет сам. Это сомнительно и можно ждать долго. За это время гри– бано-захаровская компания с благословения Дюжева «наплещет такого керосина», напишет таких рапортов и докладных, что «ни тушить пожар, ни отмазываться» будет нечем. Поэтому надо идти. Но когда? Утром – на работу. Вечером Нижникова уже нет. Следующий выходной в лучшем случае через неделю. Грибанов каждый день бегает на производство смотреть, как я работаю. Каждый мой шаг докладывают. Закосить на больного? Можно. А на что закосить? Простуда? Грипп? Зубы? Точно – зубы!

Через день, скатав хлебный мякиш и затолкав его поглубже между десной и щекой, я стоял в кабинете начальника отряда, подпирая правой рукой челюсть, а в левой держа заявление на внеочередной выходной по причине посещения санчасти.

– Вообще-то, зубы у нас не являются освобождением от работы, – подозрительно покосившись, ответил на мою просьбу Грибанов.

– Я не прошу освободить от работы, гражданин начальник. Я прошу выходной. В счет следующего. Если не дадите, я все равно на работу не пойду.

– Выходной дам. Но послезавтра – на работу.

Он еще раз недоверчиво покосился на мою челюсть.

– Точно – к врачу? Или снова письма со стихами писать? Давай с тобой так договоримся: я не против стихов, но ты должен их показывать мне. И письма – только через меня. Это не я придумал – это приказ Дюжева, – бестолково соврал он. – Все?

– Все.

– Иди.

Утренний вопль Лысого на подъем меня уже не касался, и я, накрывшись одеялом с головой, под гвалт собирающейся на работу бригады пытался поспать лишний часок. Снизу, из двора, доносился голос Захара:

– Стройся!.. Сколько человек? Мешенюк, сколько народу?

– Все, кроме Новикова. Его отрядник в санчасть оставил.

– Знаю. Знаю я эту санчасть – замастырился! Керин, ты Саньку благодарность выскажи, сегодня один за двоих работать будешь, га-га!

– Ничего, отработаю. Здесь все за двоих работают, – огрызнулся Славка.

Лязгнули ворота, беспорядочно загремели сапоги, и через минуту все смолкло.