Сталин. Отец народа - Лев Балаян Страница 42

Но тут свершилось то, что верующие называют «чудесным исцелением». Раздался телефонный звонок. Помощник И.В. Сталина Поскребышев сказал, что навестить Горького собираются И.В. Сталин, В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов. Это известие буквально оживило Горького. Алексей Максимович настолько приободрился, что стал вести с вождями партии разговор о женщинах-писателях, о французской литературе.

И.В. Сталин мягко прервал его: «О деле поговорим после, когда вы поправитесь». М. Горький продолжал: «Ведь столько работы…». И.В.Сталин укоризненно покачал головой: «Вот видите, работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее». Наступила пауза в беседе, которую прервал И.В. Сталин: «А, может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику…». Конечно же, вино нашлось.

После этого визита А.М. Горький прожил еще девять дней. Через день, 10 июня, И.В. Сталин, В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов приезжали к Горькому вторично. Но А.М. Горький отдыхал, и руководителям государства пройти к писателю не разрешили. Им пришлось оставить записку следующего содержания: «Приезжали проведать, но ваши «эскулапы» не пустили». Третий визит руководителей страны был снова через день, 12-го. И снова А.М. Горький с ними разговаривал, как здоровый. Рассуждал о положении французских крестьян.

О.Д. Черткова: «16-го июня мне сказали доктора, что начался отек легких. Я приложила ухо к его груди послушать – правда ли? Вдруг как он меня обнимет крепко, как здоровый, и поцеловал. Так мы с ним и простились. Больше он в сознание на приходил. Последнюю ночь была сильная гроза. У него началась агония. Собрались все близкие. Все время давали ему кислород. За ночь дали 300 мешков с кислородом, передавали конвейером прямо с грузовика, по лестнице, в спальню. Умер в 11 часов. Умер тихо. Только задыхался. Вскрытие производили в спальне, вот на этом столе. Приглашали меня. Я не пошла. Чтобы я пошла смотреть, как его будут потрошить? Оказалось, что у него плевра приросла, как корсет. И, когда ее отдирали, она ломалась, до того обызвестковалась. Недаром, когда я его бывало брала за бока, он говорил: «Не тронь, мне больно!»

П.П. Крючков: «Доктора даже обрадовались, что состояние легких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность»…

А вот материалы из стенографического отчета третьего политического процесса 1938 года. Из показаний доктора Левина об умерщвлении сына Горького – Максима: «Во время приездов в Москву я, как постоянный врач Алексея Максимовича Горького, бывал у него чрезвычайно часто. Он жил за городом, под Москвой. Я оставался у него на ночь даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного. Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.

В 1932 году Алексей Максимович решил совсем переехать в Москву со всей своей семьей. В начале 1933 года, зимой, во время одного из моих посещений Ягоды на его даче. он начал со мной разговор, к которому несколько раз потом возвращался, разговор относительно сына Алексея Максимовича – Максима Пешкова.

Во время одной такой беседы он и сказал мне: видите ли, Макс не только никчемный человек, но и оказывает на отца вредное влияние. Отец его любит, а он, пользуясь этим, создает нежелательное и вредное окружение в доме у Алексея Максимовича. Нужно сделать так, чтобы он погиб. Ягода сказал мне: «Вы должны нам в этом помочь. Учтите, что не повиноваться мне вы не можете, вы от меня не уйдете. Вы обдумайте, как можете сделать, кого можете привлечь к этому. Через несколько дней я вызову вас».

На вопрос Вышинского, пробовал ли Левин протестовать, сказать кому-нибудь об этом, сообщить, Левин ответил: «Нет, не пробовал. Я никому не сказал и принял решение. Приняв решение, приехал к нему. Ягода сказал мне: «Вам одному, вероятно, это трудно будет сделать. Кого вы думаете привлечь к данному делу?» Я ему ответил, что вообще ввести нового врача в дом Алексея Максимовича очень трудно, – там этого не любили. Но есть один врач, который все-таки бывал у Алексея Максимовича во время одного из моих отпусков, это – доктор А.И. Виноградов из санчасти ОГПУ. Его хорошо знал постоянный секретарь Горького – Крючков. Я сказал, что его надо будет обязательно к этому делу привлечь. Затем еще я говорил, что если бы нужен был еще кто-нибудь из консультантов, то единственный консультант, который в этом доме бывал, это профессор Д. Д. Плетнев…

Когда встал вопрос об умерщвлении Максима Пешкова, то здесь мы подготовили ослабление организма чрезмерным употреблением спиртных напитков. Затем в ослабленном состоянии в один очень жаркий день в апреле Макс, разгоряченный, потный, по предложению Крючкова, который принимал участие в ослаблении организма Пешкова, был уложен (в состоянии сильного алкогольного опьянения. – Л.Б. ) на скамью недалеко от реки. Его обдувало ветром, он был потный, лежал без сорочки в течение нескольких часов. Ясно, что он простудился, заболел и через день обнаружилось крупозное воспаление легких. Я пригласил Плетнева на консультацию, мы были с ним два раза и видели, что течение болезни тяжелое. Об этом же знал и Виноградов, который был приглашен в качестве дежурного врача. Ухудшило течение этой болезни то, что были устранены те из средств, которые могли принести большую пользу для сердца, и, наоборот, давались такие, которые ослабляли сердце. И, в конце концов, 11 мая, после воспаления легких, он погиб. Вот как произошло наше первое вредительство»

Из показаний Левина об умерщвлении Алексея Максимовича Горького: «К этому времени Горький был уже очень больным человеком. Плохо у него дело обстояло с легкими. Кроме того, изменения в легких страшно затрудняли деятельность сердца. В 1935 году зимою он был в Крыму. Мы там говорили с Крючковым, который постоянно ездил в Крым, договорились о мероприятиях, вредных Алексею Максимовичу. Я ему говорил, что А.М. Горький очень любит прогулки, любит в парке, в саду рубить сучья деревьев или скалывать кусочки скал. Все это ему было разрешено во вред его здоровью. Вторая страсть у него была к огню. Горький любил огонь, пламя, и это было нами использовано. Для него разжигался костер, как раз после утомления Горького работой, собирали в кучу срубленные сучья, разжигали пламя. Горький стоял около этого костра, было жарко, и все это вредно действовало на его здоровье.

Для приезда в Москву опять-таки было условлено выбрать такой момент, чтобы он мог заболеть гриппом. Он был очень склонен к заболеванию гриппом, и грипп часто осложнялся бронхитом или воспалением легких. Узнав, что в доме Максима Горького заболевание гриппом, Ягода сообщил об этом в Крым, и Крючков организовал возвращение Максима Горького в Москву как раз в это время. И действительно, приехав в эту гриппозную квартиру, на второй или третий день Горький заболел гриппом, который очень быстро осложнился воспалением легких, принявшим сразу тяжелое течение. Но, тем не менее, мы с профессором Плетневым считали, что тот план, который мы выработали, надо провести и использовать те лекарства, которые могли быть для него вредны. Чтобы не могло возникнуть никаких сомнений и подозрений, мы применяли только те лекарства для усиления сердечной деятельности, которые в этих случаях обычно применяются. Но применяли их в очень большом количестве. В данном случае они переходили в свою противоположность. Сердечный мотор терял свою работоспособность, и в конце концов, он не выдержал».