Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов Страница 42

— Напасть?! — удивился Аскольд. — На нас?! Было бы глупо... Хотя... А вообще, воевода, что мы ещё здесь прохлаждаемся?.. После утренника снимаемся и уходим, — приказал он.

— Будет исполнено, княже, — ответил Вышата и с тоской посмотрел на белеющий вдали город: «Уплывает пожива... А предложи приступ — кровным врагом князя сделаешься. Всем ведомо, что там мать Всеслава проживает...»

Лишь не знал воевода, как и не знал князь, что Игиля, бывшая жена его, проживала не в городе, а на границе, будучи супругой того самого важного господина в тюрбане с белыми перьями.

Утренничали холодным мясом и кислыми щами, к которым уже привык грек, и не только привык — обожал их. Щами называли просто так, на самом деле это был превосходный квас, особенно недавно вынутый из погреба, со льда. В походе лучше, конечно, делать квас суточный, из кусков ржаного хлеба. Каждому воину знаком несложный способ его приготовления.

Снова вышли из палаток.

Теперь к раннему поющему жаворонку подлетело ещё несколько, и уже звонко заливаются, замерев в вышине и трепеща крылышками, — предвещают своими небесными песнями тёплый хороший день. И глядя на птиц и слушая их, на душе становится легко и радостно.

Светло и на сердце Аскольда: проведал могилу сына, оправился от болезни. А всё-таки где же колдун? Как-то забыли о нём: пропал и пропал. Его дело чародейское, особое дело. Значит, так нужно было — пропасть.

А колдун в стане врага по просьбе жупана-тархана выдавал тайну передвижения русского войска, отвечая на вопросы: «Какие конные разъезды идут впереди? Какие позади? Кто охраняет воинство по бокам?» Отвечал обстоятельно, ибо всё это видел своими глазами, когда вёз Аскольда к могильному кургану сына. Теперь племенной князь мог решать, с какой стороны и когда напасть на русов, а главное — знал, в которой из подвод находится казна.

Посетив пограничный с мордовской землёй берег, глазом опытного воина племенной князь булгар определил, что войско русов на них нападать не собирается. Во-первых, никаких работ по приготовлению плавучих средств не велось; во-вторых, усиленная разведка не осуществлялась — передвигались вдоль реки лишь заградительные конные разъезды. И в-третьих, в самом лагере русов не наблюдался лихорадочный ритм жизни, а шла она размеренно и, казалось, даже беспечно на утренней зорьке. И в это утро лагерь спал бесшумно и мирно. Поэтому начальник вогатуров [85]кавган Аскарбай предложил напасть на чужой лагерь поздно вечером, когда русы зажгут костры и в темноте ещё больше ослепят себя. А удастся, то и захватить в плен самого Аскольда!

«Вот бы Игиля обрадовалась!» — улыбнулся жупан-тархан, и Аскарбай, догадавшись, кому предназначалась эта улыбка, в ответ улыбнулся тоже. Но далее, подумав, они решили, что пленение князя — дело нешуточное, да и своими силами они с этим не управятся, кроме того, подобное грозило бы тяжёлыми последствиями для Черной Булгарин. Это не с мордвой или буртасами воевать... Казна — вот та цель, к которой надо стремиться. Тем более колдун объяснил, что возят её в деревянном, обитом железными полосами сундуке, запрятанном в крытом возке, в который впрягаются два жеребца, и возок этот один такой во всём обозе: при передвижении же лошади везут казну, находясь в середине походного строя. И если внезапно, вихрем, наскочить на колонну и как бы высечь мечами из неё часть воинов, и именно ту, которая прикрывает возок спереди и сзади, то можно захватить казну, а забрав её, также вихрем умчаться в степь под прикрытием тех, коих возглавит сам жупан-тархан.

Примерно так наметили Аскарбай и жупан-тархан свой план. Но некоторые детали его выполнения надо было ещё уточнить, ибо осуществить этот план было не только трудно, но и рискованно. Хотя оба любили рисковать.

Возвращаясь назад, они увидели на влажной от росы траве следы волка. Чаще всего в конце их — трагедия. И скоро, действительно, обнаружили истерзанную тушу сайгака; волк, объевшись мясом, спал неподалёку под холмом. Почуяв всадников, он вскочил, но было уже поздно: меткая стрела Аскарбая настигла его в момент прыжка, угодив точно в шею. Зверь кувыркнулся, дёрнул лапами и затих.

— Жаксы (хорош) зверь! — похвалил жупан-тархан хищника, разглядывая его, красочно растянувшегося на земле. — И ловец жаксы! — Подъехав вплотную к кавгану, толкнул его локтем в бок и убрал свою стрелу: не счёл нужным выпустить её после удачного выстрела Аскарбая.

Речная вода под берегом бесшумно раздвинулась, и из неё показалась голая голова человека, держащего в зубах полую трубку, сделанную из камыша.

Высунувшись до пояса, он осмотрелся, трубку забросил на берег, чтобы она не плавала на виду, нашёл отлогое место, вышел и спрятался за купами ив и ольхи. Озираясь, двинулся дальше. На нём были лишь короткие штаны, а на кожаном поясе, который охватывал узкую подвижную талию, висел нож; на широких чуть покатых плечах и спине даже при малейшем движении ходуном ходили мышцы, а на ногах при ходьбе вжимались и разжимались мускулы.

Алзун — так звали разведчика — в отряде вогатуров считался самым сильным, умным и смелым. Словно полоз, он скользил сейчас меж валунов, глыбами наваленных на этом берегу Итиля, и легко проскальзывал через кусты, да так ловко, что ни одна веточка не шевелилась.

Скоро он очутился у бывшего становища русов. Затаился: вдруг поблизости ещё находится прикрытие... Сразу узрел, что войско ушло недавно: ковырнул голой стопой золу прогоревшего костра и большой палец ноги почувствовал тепло. Повсюду валялись брошенные ненужные вещи: поломанные спицы от тележных колёс (видимо, здесь шла починка), разорванные кожаные колчаны для стрел и разбросанные то тут, то там перья птицы. Алзун поднял одно и сразу определил, что это перья стрепета — грузной, имеющей вкусное мясо, очень осторожной птицы: убивать её ему приходилось крайне редко.

Теперь уже не таясь Алзун подошёл к реке и пронзительно свистнул; первым с того берега сошёл в воду его конь, за ним последовали другие: вогатуры, держась за хвосты навьюченных одеждой и оружием животных, поплыли на ту сторону, где их ждал проведший разведку соратник, которому они всецело доверяли.

Как себе, доверял Алзуну и жупан-тархан, поэтому и сам следом за вогатурами стал переправляться через Итиль со своими воинами.

Через какое-то время кони взобрались на крутой берег Итиля, поросший густым молодым лесом, и сразу углубились в чащу деревьев. Они, хоть и молодые, невысокие, укрыли полностью мохнатых низкорослых лошадей, на которых восседали булгары. Потом всадники выехали на очень широкую поляну; Аскарбай направил коня к жупану-тархану. За два-три шага до него конь кавгана вдруг оступился на левую заднюю ногу и слегка присел, произведя небольшой шум, — из колючих зарослей ежевики неподалёку вскинулся табунок золотистых фазанов.

То, что споткнулся конь, считалось плохой приметой. Но Аскарбай сделал вид, что ничего не случилось. А сердце похолодело... О плохой примете подумал и жупан-тархан: глаза его гневно блеснули, но, сдерживая себя, как ни в чём не бывало он начал совещаться с начальником отряда вогатуров о дальнейших совместных действиях.