Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт Страница 42

Груз размещался на палубе по очевидной причине — чтобы его было проще выкинуть за борт, если нас начнет преследовать полицейский катер. И вот тут гений Пауло проявился сполна. Он сконструировал систему шарниров, так что нам стоило нажать на деревянный рычаг, и оба желоба перевернулись бы, каждый над своим планширем, и мы бы избавились от всего нашего груза за считанные секунды.

Отплыть из Сен-Пьера нам предстояло в четыре утра, за два часа до зари, в назначенный день. Идти мы должны были почти прямо на север, пока не окажемся на траверзе Микелона и в международных водах, где сможем прохлаждаться до вечера, никого не опасаясь. А с наступлением сумерек мы направимся к границе канадских территориальных вод в трех милях от острова Пасс, который сторожит восточный вход в бухту Хермитидж. Там нас будут ждать три-четыре плоскодонки из Солбис-Коува, весь день перед этим занимаясь ловом трески вблизи от места нашего рандеву. В случае, если мы попадем в туман, нам надо будет ориентироваться на выстрелы дробовика десятого калибра, которые будут раздаваться через неравные интервалы.

На заре накануне дня нашего отплытия Тео отправился в море ловить рыбу. Ни единой рыбешки он не поймал, зато навестил друга в бухте Солджер, у которого приобрел четырнадцать мешков «страховки» для нашего груза. А сам груз — все четырнадцать ящиков — Тео еще раньше припрятал в пещере вблизи мыса Персе. Незадолго до темноты он завернул в эту пещеру, извлек из нее ящики, а потом, соблюдая крайнюю осторожность, вернулся в Сен-Пьер. Еще бы он ее не соблюдал! «Орегон» был настолько перегружен, что вздумай Тео наклониться, чтобы сплюнуть за борт, баркас неминуемо перевернулся бы.

Ночь, естественно, была туманной. На туман мы, в отличие от всего остального, могли рассчитывать безоговорочно.

Кроме того, накрапывал дождик, и погода была достаточно мерзкой, чтобы даже бесстрашные сен-пьерцы предпочли оставаться дома или в тепле баров. Последний гость покинул пристань, у которой мы стояли, незадолго до полуночи.

В три ноль-ноль Майк, Пауло и я сидели в каюте, нервно прихлебывая оставшееся спиртное, как вдруг о борт что-то мягко ударилось. Мы выбрались на палубу и встретили ухмыляющегося, потеющего Тео. Он выключил двигатель напротив Харда (как сделал бы любой возвращающийся домой рыбак), а затем на веслах провел перегруженный баркас в порт, туда, где мы стояли.

Впереди предстояло еще грести и грести, но сперва мы забрали груз, расположили его в желобах и закрепили под парусиновыми покровами. Затем бесшумно отдали швартовы и сбросили буксир на «Орегон». Майк с Пауло спустились туда же, чтобы помочь Тео, а я остался управлять «Ишь, ты!».

Уж не знаю, как Тео сумел пересечь бухту, найти вход в Северный пролив и пройти по нему, однако час спустя буксир провис, и «Ишь, ты!» заскользила борт о борт с «Орегоном». Хриплым шепотом Тео сообщил нам, что мы находимся у выхода из Северного пролива и впереди — лишь открытое море. Было четыре ноль-ноль, нам настало время расстаться. Но почему-то расставаться мне не хотелось. Я сослался на то, что нам всем следует выпить на дорожку. И мы повторили бы, если бы из тумана в нескольких футах от нас зычный голос не прогремел:

— Вы еще долго, ребята, будете дурака валять? Ждете, чтобы солнце взошло?

Голос принадлежал нашему старому другу, старшему лоцману Сен-Пьера. Он с двумя-тремя приятелями вышел из порта, чтобы проверить, не напортачит ли Тео, и в нужный момент пожелать нам удачи.

Майк поднял паруса. Южный зефир наполнил их невидимые полотнища, и шхуна двинулась вперед. «Орегон» сбросил наш буксир и исчез. Мы остались одни — почти. Из стигийского мрака донеслось последнее лоцманское наставление:

— Не забудьте, когда пройдете Плейт-Рок, держать полрумба к норду. Отлив из Хермитиджа будет сносить вас на восток.

Да уж, секретность в Сен-Пьере не оставляла желать ничего лучшего!

Мы шли под парусами час, прежде чем запустили обалдуйку в надежде, что уж оттуда-то ее, с островов, не услышат. Жан-Пьер отлично над ней потрудился, но ее громового голосища не приглушил.

Плавание на север от Микелона было ничем не примечательным, а правду сказать, так попросту нудным. Время от времени мы отключали обалдуйку, вытаскивали лаг, проверяя, какое расстояние прошли, а затем несколько минут напряженно вслушивались. Но ничего не слышали, если не считать единственного крика невидимой чайки. Занялась заря, туман посветлел, становясь из угольно-черного перламутрово-серым. Наш мир вновь сводился к ограниченному куполу из тумана радиусом футов в сто, внутри которого мы словно бы и не двигались вовсе. Тем не менее к десяти часам мы, если верить лагу, прошли тридцать морских миль, и до нашего рандеву их оставалось всего двадцать.

Теперь мы были в международных водах, где могли не опасаться разборки с канадской полицией. Строго блюдя букву закона, они не захотели бы оказаться повинными в пиратстве, взойдя к нам на борт за пределами территориальных вод. Однако мы прекрасно знали, что у них есть радар — мощнейший военный радар, с помощью которого они могут обнаружить нас и следить за нами с расстояния нескольких миль, тогда как мы обнаружим их, только когда они подойдут к нам почти вплотную.

Мы решили выключить двигатель и лежать в дрейфе, пока не настанет время полным ходом направиться к месту рандеву. Но тут возникла непредвиденная проблема. Путь мы исчисляли только по компасу и показаниям лага. Другого способа установить, где мы находимся, у нас не было. Стоит нам лечь в дрейф, как мы станем игрушкой течений у южных берегов Ньюфаундленда и у нас не будет способа определить, как далеко и в каком направлении нас снесло. И, заведя двигатель, мы должны будем держать курс из неизвестной точки, понятия не имея, в каком направлении и какое расстояние отделяет нас от искомой точки.

Когда я сообщил об этой проблеме Майку, он ответил предложением, указывавшим, что он еще не вполне готов сдать экзамен на штурмана.

— Если, Фарли, тебя беспокоит только снос, так почему бы нам не сбросить за борт какую-нибудь деревяшку и следить, в каком направлении она движется. Это ведь будет и наше направление.

Это был один из длиннейших дней, какие только мне доводилось проводить в море. Мы болтались где-то в Атлантическом океане с десяти часов дня почти до пяти вечера. Море чудом оставалось спокойным. Даже зыби не было, чтобы создать иллюзию движения в мертвом мире. Мы не видели и не слышали ничего живого. Тишина стала настолько угнетающей, что мы вытащили на палубу транзисторный приемничек и прямо-таки с наслаждением слушали визгливые подражания ковбойским песням. Но время все равно еле ползло. Секунды превращались в минуты, минуты — в часы. Меня терзало желание запустить двигатель и направиться туда, где, как я слабо надеялся, мог находиться остров Пасс.

Без четверти пять я не выдержал.

— Заводи! — скомандовал я Майку. — Пойдем медленно. Если придем раньше, всегда можно будет снова лечь в дрейф.

Когда мы вновь задвигались, это было невероятным облегчением, хотя я вовсе не был уверен, что двигаемся мы в нужном направлении. Каждые полчаса мы выключали двигатель и принимались вслушиваться, в чаянии услышать мощный диафон острова Пасс. Но мощности этой оказалось мало — мы так ничего и не услышали.