Александр II - Анри Труайя Страница 42

Наконец, вечером 5 февраля 1880 года Халтурин с легким сердцем выбрался из подвала и объявил Желябову, поджидавшему его на улице: «Все готово». В тот же самый момент земля содрогнулась, раздался оглушительный грохот и над Зимним дворцом поднялось густое облако дыма. К месту катастрофы собралась огромная толпа. Вскоре выяснилось, что основная сила взрыва пришлась на столовую императорских покоев, но царь остался целым и невредимым. Люди осеняли себя крестным знамением и в один голос твердили о чуде.

И действительно, свершилось чудо. В тот вечер Александр должен был ужинать вместе с великим князем Александром Гессенским и его сыном, новым князем Болгарии. Но поезд, в котором они ехали, задержался в пути, и император ожидал гостей в соседней со столовой комнате. Окажись они в назначенное время за столом, все непременно погибли бы. Взрыв тем не менее привел к многочисленным жертвам. Непосредственно под столовой, на первом этаже, располагалось помещение для охраны. Из-под обломков было извлечено шестьдесят семь солдат Финляндского полка – одиннадцать погибших и пятьдесят шесть раненых. Апартаменты императрицы, прилегавшие к столовой, не пострадали, хотя их стены и тряхнуло взрывной волной. Вопреки рекомендациям врачей Мария Александровна незадолго до этого вернулась в Санкт-Петербург, чтобы – как она говорила – умереть в России, среди своих. Но в тот день она не нашла в себе сил подняться с постели. Приступ асфиксии настолько ослабил ее, что она погрузилась в летаргическое оцепенение. Даже взрыв не вывел ее из этого состояния. О происшедшем она узнала только утром следующего дня.

Екатерина Долгорукая, находившаяся в своих апартаментах, которые располагались над столовой, была оглушена адским грохотом и немедленно собрала вокруг себя детей. Первая ее мысль была об императоре. Удалось ли ему избежать смерти на этот раз? Он тут же предстал перед ней, серьезный и спокойный. Она бросилась ему на грудь. Во дворце была объявлена тревога. По лестницам сновали возбужденные жандармы. В коридорах задувал ледяной ветер, проникавший с улицы через разбитые стекла. Всюду ощущался запах газа. Едва различимые в сумерках, суетились пожарные. Слышались стоны раненых. Выжившие гвардейцы, несмотря на полученные раны, спешили вновь занять свои посты. «К счастью, заряд динамита был недостаточно велик для того, чтобы разрушить массивные колонны, на которые опирается конструкция этой части дворца, – пишет посол Великобритании лорд Дюфферен маркизу Солсбери. – В противном случае Его Величество и большая часть его семьи и свиты оказались бы погребенными под руинами». (Константин де Грюнвальд: Александр II и его время.)

Тремя днями позже Александр присутствовал на похоронах солдат, погибших во дворце. Он шел ровной поступью с высоко поднятой головой. Но лицо его было бледным, а глаза красными. Взглянув на выровненные в линию гробы, он произнес надтреснутым от волнения голосом: «Можно подумать, что мы все еще находимся в окопах Плевны!»

Столь тяжкое преступление вызвало в стране ужас и негодование. То, что террористы организовали покушение на царя в его собственном жилище, свидетельствовало об их неограниченных возможностях. Как они смогли замыслить, подготовить и осуществить эту акцию, беспримерную по своей отчаянной смелости в истории России? Кто из слуг, а может быть, даже из агентов, призванных обеспечивать безопасность императора, сделался их сообщником? Почему вездесущая полиция не сумела предотвратить покушение, готовившееся явно не один месяц? Кто виноват? Не последует ли за этим новая волна насилия? Обезумевшие министры обвиняли в случившемся друг друга и не знали, какие меры нужно предпринять перед лицом возраставшей опасности. Халтурину удалось беспрепятственно скрыться. Его сообщники, разочарованные неудачей своего предприятия, наверняка уже приступили к подготовке нового, еще более страшного удара. В обществе циркулировали тревожные слухи. «Народная воля» представлялась воплощением революции. Теперь было очевидно, что ее Центральный исполнительный комитет не остановится ни перед чем в достижении своей цели. Восстание масс казалось неизбежным, как извержение вулкана, который начал ворчать. Впрочем, в одной из прокламаций, распространявшихся террористами, утверждалось, что борьба будет продолжаться до тех пор, «пока царь не предоставит организацию общественной жизни заботам свободно избранного Учредительного собрания», и что, во всяком случае, «правительство стало препятствием на пути развития общества». Люди, жившие по соседству с высшими государственными чиновниками, искали другое жилье из опасения стать жертвами покушения, направленного против их соседей. Благородные семейства, несмотря на холодную зиму, потянулись в свои сельские владения. «Жители Санкт-Петербурга – пишет все тот же лорд Дюффрен, – страшно боятся террора, тем более что по городу ходят ошеломляющие слухи по поводу программы дальнейших действий нигилистов».

А вот что пишет генерал Шанзи, новый посол Франции: «Все только и твердят что о покушении. Оно является главным предметом разговоров, газетных статей и вызывает самые противоречивые оценки… Вокруг императора царит атмосфера бестолкового возбуждения. Просвещенные люди, сознающие необходимость реформ, прекрасно понимают, что между целью, преследуемой нигилистами, и законными устремлениями нации нет ничего общего, но они поступают неразумно, смешивая в своих беседах все в одну кучу, поскольку это может вызвать опасную путаницу в сознании народа и создать у него впечатление, будто деятельность, которую он осуждает, имеет какое-то отношение к его интересам». (Константин де Грюнвальд.) Виконт Мельхиор де Вог, секретарь посольства Франции, так описывает свои впечатления: «Те, кто стал свидетелем этих событий, подтвердят, что нет таких слов, которыми можно было бы передать ужас и ошеломление, охватившие все слои общества. Ходят слухи, будто 19 февраля, в годовщину освобождения крепостных, будут произведены взрывы в нескольких кварталах столицы. Называют улицы, на которых опасно появляться… Полиция, сознавая свое бессилие, пребывает в полной растерянности; правительство способно лишь на рефлекторные движения; общество, понимая это, мечтает о новой системе правления, о пришествии спасителя». Но по пафосу оценки всех превзошел великий князь Константин младший, записавший в своем дневнике: «Мы вновь переживаем эпоху террора, как во времена французской революции, с той лишь разницей, что парижане видели своих врагов, тогда как мы не видим их, не знаем и не имеем ни малейшего понятия об их численности… Всюду царит паника; люди окончательно потеряли голову и готовы верить любым, самым нелепым слухам».

Александр отдавал себе отчет в том, что творилось вокруг него и во всех структурах управления империей. Уже несколько лет он не ощущал под ногами твердую почву. Его советники представляли собой бессловесные тени, из которых трудно было что-либо вытянуть. В его присутствии они дрожали, заикались и переминались с ноги на ногу. Полагаться на этих почтительных марионеток было нельзя. Он никак не мог взять в толк, почему самая мощная полиция в мире не способна справиться с кучкой террористов. Враг был всюду: на улице, на железной дороге, в аллее парка, в подвале дворца. Завтра, возможно, он окажется в царской спальне. В любом месте, в любой момент Александр рисковал жизнью. Разумеется, он не боялся предстать перед высшим Судьей. Как и преследовавшие его революционеры, он заранее принес свою жизнь в жертву. Правда, у них были противоположные цели.