Мишель - Елена Хаецкая Страница 42

Мишель чуть скрипнул зубами, но Катя этого «не заметила»: была занята — окидывала окрестности задумчивым взором прекрасных черных глаз.

«„Разумеется, она не для тебя, жалкий, всеми отверженный горбач!“ — с горечью подумал Вадим. И Фернандо подхватил: „Возможно ли, чтобы она была с тобою счастлива? Кто ты? Никто… Между тем как она… она…“»

Ангел Смерти дружески вмешался в разговор — голос ее прозвучал так спокойно и ласково, что оба разнесчастных персонажа мгновенно улетучились и остался один только Мишель, милый кузен множества славных московских кузин.

— Вон там, кажется, хорошее место, под ивами — передохнем, — сказала Саша Верещагина.

Пока устраивались, пока лошади пили, а молодые люди гуляли по траве и учились плести венки — время шло. Тут заодно выяснилось, что никто не прихватил корзину с провизией, хотя Мишель мог бы поклясться: была корзина! Ее загодя еще приготовили по велению тетушки Катерины Аркадьевны. Да и бабушка Арсеньева не отпустила бы внука на голодную смерть.

Поначалу Мишель подумал, что обознался и корзина где-то прячется. Он так и спросил:

— А где наши большие коробки с едой?

Пошарили вокруг — нету. Как такое могло случиться? Почему нету? Стали выяснять: кто должен был взять запас. В конце концов, свалили все на ничего не подозревавшего Алексея Лопухина. Тот, будучи старше прочих, спокойно принял вину на себя и добродушно улыбался в ответ на все упреки. Мишель чуть не плакал с досады: он был голоден просто как зверь. Бездомный нищий Вадим, коему доводилось голодать и похуже, сейчас куда-то отлучился и не захотел утешить своего сочинителя и собрата. (Это ли не коварство людское!)

Немедленно скакать обратно в Середниково никто не захотел, и Мишель (обиженный и голодный) остался с прочими. Так минул обеденный час; только к вечеру возвратились и сразу бросились к столу. Подавая уже остывшие пирожки, няня Лукерья с какой-то особенной укоризной покачивала головой, а Саша с Катей переглядывались и тайно прыскали.

Будь Мишель постарше и поопытней, он счел бы такое сочетание пантомим подозрительным, однако чувство голода пересилило все остальные. Схватив пирожок, он отправил его в рот и, еще жуя, уже потянулся за следующим.

Лукерья махнула рукой, утерла лицо фартуком и удалилась.

— Тропический кочегар, — сказал Мишель, провожая ее глазами.

Катя засмеялась, но как-то уж слишком весело: Мишель заподозрил неладное — над его шуткой она бы так не хохотала; должно быть, имелось что- то еще.

— Оставь, Миша, — сказала Саша Верещагина, — довольно.

Она отобрала у него пирожок.

Мишель побагровел.

— Ты что?.. — начал он с набитым ртом, но Саша разломила пирожок пополам, и оттуда высыпались опилки.

— Погляди сперва, что ты ел!

Мишель поперхнулся:

— Я?

— Кулинар! — хохотала Катя. — Гастроном! Слопал пирожок с опилками и даже не заметил!

Мишель переводил взгляд с одного лица на другое, в попытке выяснить, кто из присутствующих участвовал в заговоре, а кто удивлен. Разумеется, ангел Варенька ничего не знала… как и Алексей. Это все Катька задумала. А Александра (новое доказательство коварства женской природы, даже у самых лучших из наследниц Евы!) ей помогала. Небось вдвоем соблазнили Лукерью напечь этакой пакости и подсунуть.

Не заметив ни в ком сочувствия, Мишель вскочил, уронил стул, выкрикнул: «Вы!.. Вы!..» — и опрометью бросился бежать. Вслед ему летел хор девичьих голосов, распевающих:

Возвращайся к нам назад,

Ты получишь мармелад!

Возвращайся к нам назад,

Ты получишь шоколад!

Воротишься или нет,

Мы дадим тебе конфет!

Мишель вбежал к себе в комнату, заперся и после этого огляделся по сторонам, тяжело дыша, — как бы пытаясь выяснить, не ворвался ли вслед за ним враг и не ждет ли его под кроватью засада. Все было тихо. Девицы попели-попели, посмеялись (над ним, конечно!) и успокоились.

Мишель уселся на кровать, опустил лицо в ладони. Так-то они его поймали! Сперва заставили голодать, потом подсунули пироги с опилками… Ничего, он отомстит… Постепенно лицо, скрытое в ладонях, разглаживалось, с него уходили морщины страдания, на губах зарождалась лукавая улыбка.

* * *

Мишель оставил свой добровольный затвор на третий день. Явился как ни в чем не бывало.

— Мы уж думали, ты болен, — заметила при его появлении Аннет.

— Я и был болен, — ответил Мишель.

— А теперь здоров?

— А теперь совершенно здоров, — сказал он и, по обыкновению притянув к себе вазу с вареньем, зачерпнул большой ложкой.

Катя находилась у себя, в Большакове, под пятой у деспотической (нудной) тетушки. Весть о чудесном выздоровлении Мишеля достигла ее с курьерской скоростью, и к вечеру уже и Катерина, и Александра находились в Середникове. Мишель встретил их небрежно, запустил в Катю комком серой бумаги — там находилось очередное стихотворение, на сей раз довольно жестокое: о скорой старости, которая вот-вот настигнет девицу, ибо та уже близка к роковому возрасту двадцать лет (после чего, очевидно, и начинают дряхлеть члены и угасать некогда сияющие очи).

Катя прочитала стихотворение прямо при авторе. (Мишель героически вынес это испытание.) Затем подняла глаза на поэта.

— Что ж, это только справедливо, Мишель, — проговорила она. — Движение нашей жизни — от рождения к могиле, так Господом установлено, что красота увядает и после наступает смерть. Однако я этого не боюсь… Да и любой, кто в Бога верует, не станет такого бояться, ведь смерть — это только переход, а после уж настанет иная жизнь, вечная.

— А вдруг в этой вечной жизни ждут вечные муки? — спросил Мишель, криво улыбаясь.

— Будем уповать на милосердие Божье, — отозвалась Катя и вздохнула. — Вот я грешу, все вожусь с моими волосами — какие они чудные… Пока ты болел, Мишель, у нас в Большакове были гости, и я поспорила за обедом с одним старичком, князем, что у меня на голове нет ни единого накладного волоса. После обеда девицы стали распускать мою прическу и всю мою косу растрепали. Я выдержала сие испытание стоически, хотя они пребольно дергали, пытаясь сорвать мнимый шиньон… Так и осталась стоять, покрытая волосами, точно святая Агнесса…

Святая Агнесса мгновенно нарисовалась в мыслях Мишеля: раздетая на потеху толпы язычников дева-христианка, прекрасная, как заря, распустила свои пышные волосы, которые послужили ей одеждой и сокрыли ее тело от жадных взоров… Было ли так с Эмилией, когда злодей похитил ее, велел сорвать с нее одежды?..

Нет, Фернандо поспел раньше. Один удар кинжала — и жизнь Эмилии оборвалась. Она осталась чистой, нетронутой — навеки!

— Какое кокетство! — сквозь зубы проговорил Мишель. — «Святая Агнесса»!