Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах - Мария Баганова Страница 42

Издание Маркантонио получило большую известность, но вызвало гнев Ватикана. В 1524 году гравер был арестован, а все копии его книги — сожжены. Автора оригиналов — Джулио Романо, имевшего богатых покровителей, папский гнев минул.

Джорджо Вазари:

«После этого Джулио Романо поручил Маркантонио вырезать по его рисункам на двадцати листах все возможные способы, положения и позы, в каких развратные мужчины спят с женщинами, и, что хуже всего, мессер Пьетро Аретино написал для каждого способа неприличный сонет, так что я уж и не знаю, что было противнее: вид ли рисунков Джулио для глаза или слова Аретино для слуха. Произведение это было строго осуждено папой Климентом, и, если бы, когда оно было опубликовано, Джулио уже не уехал в Мантую, он заслужил бы суровое наказание от разгневанного папы. (…) А так как некоторые из этих рисунков были найдены в местах, где это меньше всего можно было ожидать, они не только были запрещены, но и сам Маркантонио был схвачен и заключен в тюрьму, и плохо бы ему пришлось, если бы кардинал Медичи и Баччо Бандинелли, находившиеся в Риме на службе у папы, его не выручили. (…) да и в самом деле не следовало бы, как это, однако, часто делается, злоупотреблять божьим даром на позор всему миру в делах омерзительных во всех отношениях».

В 1527 году было осуществлено второе издание гравюр, теперь уже вкупе с сонетами Пьетро Аретино. По приказу папы и этот тираж был снова уничтожен. Раймонди избежал нового заключения чудом.

От этих двух первых изданий сохранились лишь отдельные листы. В 1550 году в Венеции было выпущено третье издание — очень плохо сделанное с грубо исполненными гравюрами, от него дошло 15 из 16 поз. Четвертое издание «Поз» было осуществлено в конце века Агостино Карраччи, дошедшее до нас полностью, хотя и редкое. Этот издатель дал звучные имена каждой паре любовников: Марс и Венера, Антоний и Клеопатра, — и снабдил их соответствующими атрибутами, в то время как в первоначальном варианте любовники были простыми людьми, занимающимися сексом в обычных интерьерах того времени. Описавший гравюры Аретино упомянул имена двух женщин — Анжелы Грека и Беатриче де Бонис; обе они были его современницами, известными куртизанками.

Ныне наиболее распространен тираж 1798 года, отпечатанный в Париже.

Брантом:

«Знавал я принца, поступившего еще остроумнее: он приобрел у ювелира великолепный кубок позолоченного серебра тончайшей работы, истинный шедевр ювелирного искусства, доселе невиданный: в нижней части этого кубка весьма изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей; там-то и увидал я впервые (впоследствии мне частенько доводилось любоваться сим кубком и даже, не без смеха, пить из него) случку льва со львицею, вовсе не похожую на спаривание всех прочих животных; кто сие видел, тот знает, а кто не видел, тому и описывать не берусь. Кубок этот стоял у принца в столовой на почетном месте, ибо, как я уже говорил, отличался необыкновенной красотою и роскошью отделки что внутри, что снаружи и радовал глаз.

Когда принц устраивал пир для придворных дам и девиц, а такое случалось часто, то по его приказу виночерпии никогда не забывали поднести им вина в этом кубке; и те, что еще не видали его, приходили в великое изумление и, взяв кубок в руки или уже после того, прямо-таки теряли дар речи; другие краснели, не зная, куда деваться от смущения, третьи шептали соседкам: „Что же тут такое изображено? По моему разумению, это мерзость из мерзостей. Да лучше умереть от жажды, нежели пить из эдакой посудины!“ Однако же им приходилось либо пить из описанного кубка, либо томиться жаждою, вот почему некоторые дамы пили из него с закрытыми глазами, ну а другие и этим себя не утруждали. Те дамы или девицы, кто знал толк в сем ремесле, посмеивались втихомолку, прочие же сгорали со стыда.

На вопрос, что они видели и отчего смеются, дамы отвечали, что видели резьбу на кубке и теперь ни за какие сокровища в мире не согласятся пить из него. Другие же говорили: „По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно“; третьи заключали: „Доброе вино и в таком кубке доброе“. Такие уверяли, будто им все равно, из чего пить, лишь бы утолить жажду. Некоторых дам упрекали в том, что они не закрывают глаза, когда пьют из него; Ответ был таков: им, мол, хотелось воочию убедиться, что подали именно вино, а не яд или какое-нибудь снадобье. У таких выспрашивали, от чего они получают большее удовольствие — от того, что пьют, или от того, что видят; дамы отвечали: „От всего“. Одни восклицали: „Вот чудища!“ Другие: „Ну и шутки!“ Третьи: „Ах, какие прелестные фигурки!“ Четвертые: „Ох и точные же зеркала!“ Пятые: „Уж верно, ювелир позабавился вволю, выделывая эдаких уродцев!“ На что шестые добавляли: „А вы, монсеньёр, забавляетесь еще более, купив сей прекрасный сосуд!“ Иногда спрашивали у дам, не зудит ли у них внутри, когда они пьют из кубка; те отвечали, что не такой безделице разбудить в них любовный зуд; у других допытывались, не разогрело ли их сверх меры вино из такого кубка, заставив позабыть о зимней стуже; на это следовал ответ, что, напротив, вино их освежило. Осведомлялись также, какие из этих изображений дамы желали бы иметь у себя в постели; те возражали, что невозможно перенести их с кубка в другое место. Короче сказать, кубок этот вызывал великое множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других, в том числе и меня, бывшего сей потехе свидетелем; но самое забавное, на мой взгляд, зрелище представляли невинные девицы либо притворявшиеся таковыми и впервые попавшие сюда дамы, которые сидели с постной миною и кислой усмешкою, строя из себя святош, как свойственно некоторым женщинам. Заметьте себе, что, даже умирай они от жажды, слуги не осмелились бы подать им вина в другом кубке или бокале. И пусть какие-то из них клялись и божились, что ноги их больше не будет на таких пирах, однако все равно они являлись вновь и вновь, ибо принц был веселым и щедрым хозяином. Были такие дамы, которые в ответ на приглашение отвечали: „Я приду, но с условием, что меня не принудят пить из того кубка“, однако за столом не выпускали его из рук. И наконец, все дамы привыкли и стали пить из него без малейшего стеснения; надо думать, они перепробовали и пустили в дело все, на нем увиденное, в свое время и в своем месте».

Сопроводительные сонеты принесли неприятности и Аретино. Поэт вынужден был покинуть Рим, где слишком многие были готовы свести с ним счеты. И если раньше недоброжелатели вынуждены были смиряться, помня о его дружбе с папой Климентом, то теперь, воспользовавшись его опалой, к нему даже подослали наемных убийц, тяжело ранивших сатирика. Аретино спасся, бежав в земли знаменитого кондотьера Джованни делле Банде Нере Медичи. Больше в Рим он не вернулся, проведя последние годы жизни в Венеции, где писал пасквили на ее врагов. Он подружился с Тицианом, заводил себе любовниц и любовников и устраивал в своем саду оргии. По легенде, смерть Аретино стала следствием услышанной им на пиру непристойной остроты — разразившись хохотом, Аретино якобы упал и размозжил себе череп.

На оргиях в саду Аретино собирались знаменитые венецианские куртизанки. Этот промысел был чрезвычайно распространен в Италии эпохи Возрождения. В Риме в конце кватроченто насчитывалось 6800 проституток, в Венеции в начале чинквеченто — одиннадцать тысяч. Бывали времена, когда институт куртизанок приходилось специально поощрять, поскольку уж слишком распространялся «гнусный грех», то есть содомия. В связи с этим проституткам запрещалось одеваться в мужскую одежду и делать себе мужские прически.