История военного искусства от Густава Адольфа до Наполеона Бонапарта - Николай Михневич Страница 42

Русское военное искусство и в эту эпоху развивалось по тому же самобытному пути, который ей был указан великим основателем русской постоянной армии.

Во многом наша армия, схожая, конечно, в общем с европейскими того времени, стояла выше не только современных ей, но и последующих армий. В обучении на первом плане поставлены были чисто боевые требования. Инспекторы, пользовавшиеся чрезвычайно большою властью, ежегодно производили смотры во всех полках. Командная часть в полку отделена была от хозяйственной (напр., если предписание командира полка противоречило указам, то заведующий хозяйством обязан был не исполнять его). Военные артикулы и регламент давали каждому возможность служить «без персонального угождения», определяя отношения военнослужащих.

С Петра III по внешности стали подражать прусской армии. Но уже при Екатерине II, после Семилетней войны, русская армия снова отказалась от рабского подражания и двинулась по самостоятельному пути, руководимая такими высокоталантливыми людьми, как Румянцев и Суворов, а по административной части и Потемкин.

Русские не склонны были слепо подражать военному искусству западных народов, и совершенно основательно, так как там армии были вербованные, а русская была национальная. Если в нее не всегда попадали лучшие элементы народа, так как в солдаты иногда отдавали за преступления, то все-таки это были русские люди, преданные своему царю и своей родине.

Большой наплыв иностранцев в состав корпуса офицеров нашей армии, не понимавших ни реформ Петра Великого, ни духа и особенностей русской армии, немало вредил ей, стараясь подвести ее под тип современных западноевропейских армий и копируя все, даже одежду, забыв, что суровые климатические условия России этого не допускают.

Вот почему Потемкин в одном из своих приказов выразился так: «В России же, когда вводилось регулярство, вошли офицеры иностранные, с педанством того времени, а наши, не зная прямой цели вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, ружейных приемах и прочем. Занимая же себя таковою дрянью, и до сего времени не знают еще самых важных вещей словом, одежда войск наших и амуниция такова, что придумать почти нельзя лучше к угнетению солдата; тем паче что он, взят будучи из крестьян (в тридцать лет почти), узнает уже узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век сокрушающих. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье – чтобы солдату было одеждою, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может».

Потемкин отменил прусский костюм для наших солдат, но впоследствии, при императоре Павле, он снова был введен.

Пехота русская употребляла тонкий строй, колонны и каре. Введенные при императрице Екатерине II егерские корпуса вели бой в рассыпном строю, чего еще на Западе не было.

Кавалерии при Екатерине II на 287 000 пехоты было 64 000; особенное влияние на тактику ее имели Румянцев и Суворов.

Румянцев снял с нее кирасы, построил в две шеренги и строжайше запретил стрелять с коня, а Суворов, воспитывая свою кавалерию в мирное время и занимаясь ею в военное, сумел вселить в нее такой дух, что она, подобно коннице Карла XII, не знала преград: била страшную до тех пор турецкую кавалерию, била и пехоту турецкую и французскую; под Рымником она атаковала в конном строю укрепления и взяла их, а под Измаилом, спешившись, пошла с пехотою на приступ. Казаки со времен Петра I участвовали заодно с Россиею во всех ее войнах, составляя превосходную легкую кавалерию, особенно полезною в сторожевой, разведывательной службе и партизанских действиях. Отличаясь необыкновенною находчивостью и зрением, с малолетства привыкая к коню и ловко владея им и оружием, казаки выработали особого рода способ атаки противника лавою для охвата неприятеля с флангов, а иногда соединялись в общую массу и прорывали растянувшегося противника. Находчивые в деле разведывания неутомимые и ловкие наездники, настойчивые в преследовании, они отличались в большинстве войн, веденных Россиею, и наиболее – в 1812 г.

Артиллерия начала XVIII века сделала большие успехи, даже в технике: сохранились образцы нарезных орудий, заряжающихся с казенной части и скорострельных, а также картечниц.

Стратегическое и тактическое искусство русских армий вообще отличалось большою самобытностью и отсутствием педантизма. Впрочем, эта свобода и самобытность проявлялись преимущественно тогда, когда во главе армии стояли русские генералы, более понимавшие реформы Петра Великого и обладавшие большею способностью становиться ближе к войскам, понимать их дух и управлять им.

Военная литература эпохи обогатилась несколькими сочинениями Ллойда – «отца теории стратегии». Его «Военные и политические записки» есть именно первый научный трактат о стратегии, составляющий вступление к предпринятому им обширному военно-историческому труду – «История Семилетней войны». В них он наметил пределы и направление, в которых должна быть разрабатываема стратегия.

Сущность его учения о бое сводится к следующему: «Уважайте холодное оружие; смотрите на огонь, как на подготовку; стреляйте там, где нельзя двигаться; ходите хорошо, не останавливайтесь на полдороге, а завершайте бой решительным ударом». Он устанавливает учение об операционной линии; выясняет первенствующее значение в стратегии принципа сосредоточения сил (намеченного, правда, еще до него Гибером), а также не забывает сказать о влиянии политики на войну, местного элемента и моральных данных. Сочинение это не отличается законченностью, заставляя более мыслить, чем читать.

Для ознакомления с военным искусством эпохи рассмотрим первый год Семилетней войны и Пальциг-Кунерсдорфскую операцию 1759 года.