Аскольдова могила - Михаил Загоскин Страница 41

— Жениха своего.

— Как, дедушка, так ты уж ее просватал?.. За кого?

— За того, кто пришелся ей по сердцу. Да зачем ты искал меня, Торопушка, что тебе надобно?

— Мне покамест ничего. А вот, изволишь видеть, — продолжал Тороп, понизя голос, — мой господин хочет поговорить с тобою.

— Богомил?

— Нет, у Богомила я только на время в услуге: я говорю тебе о настоящем, притоманном моем господине. Смотри, дедушка, не рассерди его: он что-то и так на тебя зубы грызет.

— Но кто же твой господин и за что он на меня сердится?

— Кто мой господин? — повторил, почесывая в голове, Тороп. — Как бы тебе сказать?.. Его зовут теперь Веремидом, а за что он на тебя злится, не ведаю: он сам тебе скажет.

— Когда же он хочет со мною повидаться?

— А кто его знает! Он сказал мне вчера: «Тороп, я должен непременно поговорить с этим стариком, что живет в лесу за Почайною, и если он не перестанет мне все вопреки делать, то…» Тут он что-то пробормотал про себя, да так страшно на меня взглянул, что у меня душа под пятку ушла. Вот я и подумал: пойду скажу Алексею, чтоб он поберегся, да ни в чем ему не перечил. Ведь мой господин… ох, дедушка, с ним шутки плохие!

— Я не знаю, кто твой господин, — отвечал спокойно Алексей, — и не ведаю, чем мог его прогневить, но если бы он был и великим князем Киевским да захотел от меня лести и неправды, так я и тогда бы в угоду его не стал кривить душою.

— Ну вот еще — великим князем! Полно, дедушка, где нашему брату заедаться с великим князем! Ведь у нас с тобой по одной только голове на плечах.

— Голова ничего, Тороп, была бы только душа цела, а в душе-то волен один Господь.

— Толкуй себе! И мы знаем, что в душе вольны одни бессмертные боги, да ведь и голова-то у нас не чужая: как станут до нее добираться, так небось и ты испугаешься. Вон посмотри-ка на это деревцо: теперь оно стоит прямехонько — стрела стрелою, а, чай, сегодня ночью, как ветерок разыгрался по лесу, гнулось в три погибели и не раз припадало к матушке сырой земле. Придет беда, согнешься и ты.

— Перед неправдою… никогда, Торопушка!

— Ой ли?.. Ну, Алексей, борода у тебя седая, а ум-то, видно, молодой. Я слыхал от богатых людей, что и они ничего не боятся; да то иная речь: богатому подчас и сам великий князь поклонится, а знатные-то бояре и вчастую. Уж полно, не богат ли и ты? Постой-ка, дедушка, что это?.. Ого, да ты что-то здесь копал… Ну, так и есть!.. Ни свет ни заря!.. И впрямь, не клад ли какой зарывал?

— Ты не ошибся, Тороп. Я зарыл здесь бесценное сокровище: это могила двух праведников.

— Сиречь: добрых людей?.. Э, уже не тех ли, что третьего дня хотели принести в жертву?

— Тех самых.

— Доброе дело, Алексей! Кабы не ты, так, может статься, они сердечные, и теперь не были бы преданы земле. Да не родня ли ты им?

— Да, они называли меня отцом своим.

— Как так?.. А я думал, что у тебя детей всего-навсего одна дочка.

— Нет, Тороп, все христиане мои дети.

— Так они были христиане? Вот что!.. То-то Богомил так на них и взъелся. Уж он бесился, бесился, когда ему пришли сказать, что великий князь отменяет жертвоприношение; да ну-ка с сердцов колотить всех своих челядинцев. Досталось бы и мне на орехи, кабы я не догадался и не запел любимой его песенки: