Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин Страница 41

Где-то я читал, что Голланц поднялся как издатель с появлением среди своих авторов Оруэлла, то есть в начале 1930-х. Это, конечно, не так. Скромный лондонец, выходец из семьи ювелиров, Голланц, окончив Оксфорд, учительствовал, пока после Первой мировой не вздумал заняться сначала изданием журналов, а затем и книг. Он был на десять лет старше Оруэлла, и, пока тот служил в Индии, уже в 1926-м возглавил одно из издательств, где выпускал книги по искусству, а потом и художественную литературу, причем с явным «социалистическим оттенком». Это он, кстати, в 1928-м напечатал брошюру Уэллса «Открытый заговор: план мировой революции». Он всё время искал новое – именно Голланц, утверждают, первым стал покупать под рекламу своих изданий целые полосы в газетах. По взглядам, пишут, примыкал к левому крылу либеральной партии, а в 1930-е какое-то время симпатизировал и коммунистам. В 1936-м вместе с Джоном Стрейчи и Гарольдом Ласки основал так называемый «Клуб левой книги», который помимо издания книг довольно скоро превратился чуть ли не в общественное движение – в лучшие годы клуб насчитывал до пятидесяти тысяч сторонников, а значит, и читателей его книг. Недурно, да?

Не проходной фигурой в жизни Оруэлла окажется и Леонард Мур, сотрудник довольно известного литературного агентства Christy Moor, эксперт по вопросам спроса и прибыльности издательств. Прочитав уже настрадавшуюся рукопись Оруэлла, он не только сообщит автору, что работа ему понравилась, но предложит стать постоянным клиентом. Что-то уже тогда углядел он в этом длинном и лохматом молодом человеке. Правда, предупредит Голланца о возможных проблемах с книгой, об обвинениях ее в непристойности, богохульстве и клевете. Тот и попросит автора смягчить некоторые выражения и убрать бранные слова. Но в основном Голланц не только сочтет книгу «исключительно сильным и социально важным документом», но и тут же выпишет немыслимый для нашего «нищего» аванс в 40 фунтов. Споры вызовут лишь название книги и псевдоним автора.

Тут хотелось бы притормозить и опровергнуть некий миф, довольно давно бытующий в литературе об Оруэлле, в который я и сам, призна́юсь, верил когда-то. Он связан как раз с псевдонимом. Считалось, что Оруэлл подписал «Фунты лиха» выдуманным именем лишь потому, что не хотел, чтобы «благопристойные родители» и знакомые узнали в герое-бродяге своего сына, брата, друга. Это, конечно, не так. В семье если и не знали в подробностях про его «панельные подвиги», то о главном, несомненно, догадывались. А вот почему он выбрал псевдоним и отчего – именно такой, об этом стоит поговорить подробней.

Впервые это имя – «Оруэлл», – как помните, возникло еще в набросках к роману «Дни в Бирме». С другой стороны, отправляясь бродяжить, он в ночлежках и работных домах представлялся как некто Бартон. Но 19 ноября 1932 года, когда почти все вопросы с изданием были решены, Оруэлл в письме Муру вдруг спросил: «Но если Вам не кажется, что это имя звучит, то что Вы скажете о Кеннете Майлзе, Джордже Оруэлле, Г.Льюисе Олвейзе? Я предпочитаю скорее Джорджа Оруэлла». Писал, оставляя выбор за Муром и издателем. Голланц вообще настаивал на предельно нейтральном псевдониме, вроде буквы «Х», но это не устроило автора: с таким псевдонимом «сделать писательскую карьеру невозможно». Короче, все согласились: он подпишет книгу «Джордж Оруэлл». А что? Имя и фамилия «простые» и, на первый взгляд, даже слегка грубоватые. Как точно напишет В.А.Чаликова, имя «всехнее», вытеснившее прежнее, природное – «аристократическое и изысканное». С выбора «правильного» имени, подчеркнет, только и могло начаться выполнение его «прометеева задания» – поиска истинных имен в борьбе с «лукавой словесностью». Не прикрыться псевдонимом – а стать другим!

«У меня нет пока репутации, которую я мог бы потерять, напечатав эту книгу, – написал Оруэлл Муру, – но, если книга будет иметь успех, я могу использовать это имя вновь». Стеснительность, неуверенность в себе, комплексы? Неведомо. Стивен Спендер, поэт, в статье «Правда об Оруэлле» (1972) почти повторит признание самого писателя: «Блэр, – напишет, – взял псевдоним еще и потому, что хотел, чтобы его книги, если бы они оказались недостаточно хороши, не добавляли бы ему унижения, которое он пережил когда-то под именем Эрик Артур Блэр». Это подчеркнет и Майкл Шелден: «Он не смог бы вынести своего имени на обложке, если бы книга не принесла успеха, он слишком привык считать себя неудачником. С помощью псевдонима он словно хотел избежать ответственности за дальнейшую судьбу книги». То есть, если книга провалится, это будет провал Дж.Оруэлла, а если нет – это будет успех Блэра…

Книга не провалилась. И первые поздравления он принимал под Рождество 1932 года. Он приехал в Саутволд, в родительский дом, и вроде бы с порога узнал: его ждет довольно тяжелая посылка. Колотилось, колотилось наверняка сердце его, когда он принялся надписывать и раздаривать книги родным, друзьям и подругам! Надписывая книгу, особо девушкам в Саутволде, с которыми крутил в это время «шуры-муры», ставил, конечно, настоящее имя – Эрик. А имя родившегося писателя Джорджа Оруэлла мир – весь остальной мир! – узнает только после Нового года. Дата рождения ныне известна – книга появится на прилавках 8 января 1933 года. Рубежный день для Эрика – и для нас…

Уже через два дня в газете Evening Standart о книге восхищенно написал Джон Бойнтон Пристли, близкий к социалистам драматург и романист. Через неделю откликнулся солидный литератор Комптон Маккензи: «Джордж Оруэлл создал великолепную книгу и ценный социальный документ. Это самая лучшая книга такого рода, которую я читал за последние годы». Этот Маккензи и через три года, анализируя не только «Фунты лиха», но уже и «Дни в Бирме», и «Дочь священника», призна́ется: «Я без колебаний утверждаю, что ни один писатель-реалист не написал за последние пять лет такие три книги, которые по своей прямоте, силе, смелости и жизненности могли бы сравниться с тремя книгами, вышедшими из-под пера мистера Джорджа Оруэлла». А в приложении к газете Times Оруэлла сравнили даже с его любимым Диккенсом – сравнили, конечно, героев его с «эксцентричными типами романов Диккенса». Одна из рецензий вообще включила книгу в число бестселлеров. Правда, некий Гумберт Поссенти в той же Times написал, что Оруэлл оклеветал парижские рестораны. Эрик, прочитав это, ответил: «Гоподин Поссенти, похоже, считает, что я проявляю какую-то патриотическую враждебность по отношению к французским ресторанам, противопоставляя их английским. Я далек от этого. Я писал о парижском отеле и ресторане, так как знал об этом из личного опыта, и ни в коем случае не имел в виду предполагать, что в смысле грязных кухонь французы хуже, чем любая другая нация…»

«Становление писателя – это сложный процесс, – напишут в 1972 году Питер Стански и Уильям Абрахамс в книге «Неизвестный Оруэлл». – И кто может сказать с уверенностью, где и когда он начинается – с первой книги или с первого дня в школе, в день его рождения или за поколения до него, в сплетениях генеалогии?.. Поначалу, – пишут они, – Оруэлл был псевдонимом; затем, позднее, он нашел в Оруэлле свое второе “Я”, средство реализовать себя как художника и моралиста и стать одним из важнейших английских писателей нынешнего столетия… Превращение в Джорджа Оруэлла было его способом превратить себя в писателя и одновременно расстаться с собой как с джентльменом, выйти из благородного “нижне-высше-среднего” класса, к которому принадлежал… Но важнейшим результатом было то, что оно позволило Эрику Блэру “договориться” со своим миром. Блэр был человеком, с которым случались разные вещи, Оруэлл – человеком, который писал о них…»