Чао, Вьетнам - Эльдар Саттаров Страница 41

Тем временем Зиап выступал на центральном стадионе Ханоя перед бушующей толпой протестующих крестьян, среди которых было немало ветеранов французской войны. Пользуясь карт-бланшем, выданным вождем, он торжественно пообещал восстановить справедливость и вернуть обездоленным землю и имущество, отобранные по произволу комитетами особистов. После этого он отправился по стране, чтобы лично контролировать меры по восстановлению попранной справедливости. Своими действиями он вернул мир в души десяти миллионов тонкинских крестьян, и это стало его очередной бескровной победой.

Что касается меня, то мне показалось, что светлое будущее начало наступать в тот день, когда мне сообщили, что в числе других студентов, отобранных по итогам конкурса, меня посылают в Москву – на учебу в Институт народного хозяйства имени Плеханова.

Отправили нас поездом, и путешествие заняло одиннадцать суток. С Ханойского вокзала мы отбыли по Юннаньской железной дороге до Куньмина, где пересели на пекинский поезд. В китайской столице наш вагон прицепили к транссибирскому экспрессу, и мы покатили по КВЖД через Маньчжурию, миновав Шэньян, Чанчунь и Харбин. В Советском Союзе нас встречали буквально как героев. Во Владивостоке, Хабаровске, Чите, Иркутске, Красноярске, Кемерово, Новосибирске, Омске, Уфе, Куйбышеве, Пензе, Рязани на вокзалах нас дожидалось местное население с музыкой и плясками. Играла гармонь, нам подносили караваи с солью, а где-то и командирские сто грамм, люди плясали, от души веселились.

Вдоль вокзальных стен были вывешены красные кумачовые транспаранты: «Привет мужественным героям Национально-освободительной войны!» Это было очень трогательно.

Москва показалась мне огромной и величественной, но при этом ее величие не подавляло, а, наоборот, придавало веры в могущество человеческого духа, в торжество идеалов доброты и справедливости. Когда мы шли по ее широким проспектам, становилось понятно, что это не просто столица одной большой страны, пусть даже самой крупной на Земле. Нет, это была мировая столица всей прогрессивной половины человечества.

Это впечатление еще более усилилось, когда мы заселились в общежитие. Здесь можно было встретить представителей самых разных стран и народов, которые собрались в Москве с одной-единой целью – учиться, чтобы изменить человечество к лучшему, приложить все свои усилия к тому, чтобы совместно построить новый счастливый мир, в котором справедливость будет распространяться на каждого, а радость жизни будет доступна для всех. Особенно я сдружился здесь с моим соседом Маликом из Казахстана.

О счастливом будущем человечества много говорилось и на занятиях. Об этом вещал герой другой революции, Фидель Кастро, приехавший в Москву специально, чтобы выступить перед нами на Красной площади. Вслед за своим другом Че Геварой он повторял: «Нам нужно два, три, много Вьетнамов», – и его пламенные речи порождали восторженное эхо в наших сердцах.

В тот период наша республика очень заботилась о нас, кормила и одевала. Нам были выданы одинаковые костюмы и японские плащи. В принципе, мы неплохо выглядели, когда отправлялись на танцы. Именно в Москве на вечеринках международного студенчества я хорошо освоил твист. В этом мне помогли навыки фокстрота, которым я владел еще с сайгонских времен. Летом мы ездили в Алушту, в Крым, где ласковое Черное море напоминало нам о далекой родине.

Уже во время учебы я начал проходить практику в Московском Управлении материально-технического снабжения. По разнарядке я был направлен в отдел Главэнерго, где начал обрабатывать заявки из регионов. Здесь, работая по линии Госснаба, я познакомился с Маратом, еще одним стажером из Казахстана, откомандированным в Москву с очередной заявкой на электроснабжение. Именно после того вечера, когда я углубился в работу над расчетом потребностей его республики в киловаттах электроэнергии, забитых в заявку, все вдруг начало стремительно меняться.

27

Вообще-то на самом деле все начало меняться немного раньше – после XX съезда КПСС. Решения съезда были нам известны по печати, а с содержанием хрущевского доклада, сделанного на закрытом совещании, мы смогли ознакомиться на наших еженедельных сходках. Вьетнамские товарищи изо всех московских вузов собирались тогда каждую неделю для обсуждения марксистко-ленинской теории и текущих событий. Насколько я понял со слов товарищей, из Центра была получена директива, резко осуждавшая решения XX съезда. Хошимин оставался верен памяти Сталина, а «южане», во главе с Ле Зуаном, занявшие тогда лидирующие посты в партии, умудрились записать в «ревизионисты» даже самого генерала Зиапа, легенду нашей революции! Дело было в том, что Зиап и его жена очень любили Советский Союз и были в хороших отношениях с Хрущевым – вся их вина исчерпывалась этим. При этом надо оговориться, что даже сам Хошимин сомневался полгода, прежде чем отстранить Зиапа отдел и объявить «антиревизионизм» генеральной линией партии.

Мне кажется, что борьба с «ревизионизмом» в движении стала лишь очередным идеологическим трендом, сыгравшим кому-то на руку в условиях внутрипартийной конкуренции. И по прошествии лет я вынужден признать, что свои причины у «группировки южан» все же были, хотя я никогда не соглашусь с их методами ведения борьбы против нас и отстаивания своих принципов и никогда не приму их. Причины же были, видимо, следующими. В октябре шестьдесят второго, во время Карибского кризиса, человечество вплотную подошло к порогу ядерного апокалипсиса. Никиту Хрущева вряд ли можно было назвать экспертом в марксистской теории. В качестве лидера половины мира он и в самом деле действовал не столько как убежденный, пламенный революционер, сколько как человек из народа. И он поступил по-человечески, слишком по-человечески.

С точки зрения незавершенной мировой коммунистической революции, он, конечно, поступил как отступник. С человеческой точки зрения, проще говоря «по-людски», он сделал мудрый выбор. И этот выбор ему не могли простить. Особенно там, где все еще шла бескомпромиссная борьба не на жизнь, а на смерть, там, где все еще лилась кровь, в том числе невинная кровь, взывавшая к отмщению и правосудию. Борющийся Вьетнам, над которым нависла грозная тень американского колосса, не мог поддерживать тезис о мирном сосуществовании двух систем, напротив, это ему напрямую вредило. «Южане» могли знать о планах военной агрессии против Вьетнама, которые уже тогда вынашивали круги «ястребов», представлявших интересы ВПК в Вашингтоне.

В любом случае тогда я был слишком молод для подобных аналитических выводов. Когда меня спросили о моем мнении, я честно признался, что не вижу ничего предосудительного в XX съезде, что, напротив, его итоги кажутся мне вполне логичными и разумными. Меня попросили объясниться.

Что ж, я объяснил свое видение подробнее: СССР является родиной социализма и марксистко-ленинской идеологии, Хрущев принадлежит к той же старой большевистской гвардии, что и Сталин, он прошел революцию, Гражданскую, воевал против фашизма. Его выводы о мирном сосуществовании с империализмом выглядят для меня гораздо убедительнее, чем призывы к Третьей мировой, в которой из-за применения оружия массового поражения может сгинуть все человечество. Мы способны догнать и перегнать капиталистический Запад в мирном соревновании, потому что на нашей стороне правда и разум. Когда народы это поймут, они сами придут к нам перенимать опыт социалистического строительства.