От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868-1918 - Эдуард Экк Страница 41

Другой раз, возвращаясь с ночного маневра, мы подошли к лагерю, когда в дивизионной церкви, расположенной против 4-го батальона полка, уже шла обедня. Став перед серединой полка, я приказал через адъютанта при относе знамен музыке не играть, батальонам следовать на свои места в полной тишине, все остальное выполнять по знакам командира. Полк построился на передней линейке, отдал честь знаменам и разошелся по палаткам, не проронив ни звука, так что когда я вошел в церковь, начальник дивизии верить не хотел, что полк только что пришел с маневра и разошелся по палаткам, ничем себя не обнаружив.

15 июля, в День Св. Владимира, мы возвратились с послеобеденного учения уже перед самым ужином. Когда, помывшись, я хотел идти в собрание, сын заявил:

– Офицеры просят тебя не приходить, пока тебя не позовут.

Мы уселись с ним на любимую скамеечку, сделанную дугой и прислоненную к трем елкам, на которой всегда пили кофе и чай. Примерно через час пришли нас звать.

Вся галерея, столовая и столы утопали в зелени, офицеры поздравили меня с именинником и просили после ужина выслушать концерт. Когда отошли от стола, вышли вперед четыре офицера с мандолинами и сыграли нам целый ряд квартетов. Они подметили, как я часто потихоньку подходил к офицерским палаткам и слушал игру подпоручика Никитина. Играл он прекрасно, и я готов был слушать часами. И вот, ко дню именин сына они и подготовили мне сюрприз. После мандолин пел офицерский хор. Замечательно, что игре на мандолине и на других инструментах и пению офицеров обучал поручик Шеин, сам не знавший нот, но игравший по слуху на рояле и на каком-либо другом инструменте и мастерски управлявший офицерским хором. Так неожиданно справили мне именины сына.

В полку был также церковный хор, под управлением поручика Дурнова, в котором было несколько выдающихся голосов: тенор – писарь Емельянов, бас и баритон – фейерверкер и бомбардир 7-й артиллерийской бригады и, в особенности, высокий тенор Ковальский, попавший к нам по набору из Киева, из хора Киево-Печерской лавры.

Выехав однажды верхом по Ивангородскому шоссе, я еще издали услыхал пение 1-й роты на ходу, причем один высокий чистый голос покрывал все голоса. Погода была морозная, при сильном ветре, и снег крупой. Остановив роту, я поздоровался и спросил фельдфебеля, кто у них поет таким высоким голосом?

– Молодой солдат Ковальский, певчий из Киева, мы все не наслушаемся, когда он поет.

Вернувшись с прогулки, я приказал в первую же субботу освидетельствовать Ковальского на нестроевые должности и назначил его на вакантную должность церковника и певчим в хор. Помимо великолепного голоса, он оказался еще и хорошим регентом.

Большого внимания требовал вопрос вольноопределяющихся. Ввиду хорошей стоянки было довольно много желающих отбывать повинность в полку. Не отказывая никому в законном праве отбыть воинскую повинность, я в то же время очень строго отличал желающих только отбыть повинность от желающих быть командированными в училища. Первых допускал легко, вторых же с большим разбором, причем особенно принималось во внимание воспитание и семейное положение. Во всяком случае, каждому объявлялось вперед, на каких условиях он принимается, и велась отдельная книга, в которую вносились фамилии каждого вольноопределяющегося и отмечалось, принят ли только для отбытия воинской повинности или может быть удостоен командирования в училища.

В первых числах августа полк выступил в подвижный сбор в Люблинскую губернию. Сбор был тяжелый, не только по величине переходов с попутными занятиями, но и ввиду неблагоприятной погоды – из 25 дней сбора выдались только семь ясных солнечных; в остальные дни лил дождь и была местами непролазная грязь. Квартиро-бивачное расположение на ночлег в пехоте почему-то не допускалось, и мы всегда становились биваком.

Ввиду таких неблагоприятных условий погоды и наличия походных кухонь явилась возможность выдавать людям горячий завтрак. Варили котелок густой каши или рису на двух человек. Выдавали этот завтрак не перед выступлением на рассвете, когда мало кто ест, а на первом малом привале. Завтраки особенно полюбились людям, передержка же на довольствие за время сбора составила всего 800 рублей, что было легко покрыть из артельных сумм.

Но, заботясь о том, чтобы люди были всегда сыты, чтобы продовольствие, хотя бы и не по установленной раскладке, обязательно доставлялось все, я искал подходящего случая, чтобы показать, как в военное время может создаться такая обстановка, что по условиям боя не удастся поесть в течение дня и долее. Такой случай представился во второй половине сбора под Ивангородом, когда полк заночевал у деревни Кляшторна Воля и полку предстояло рано утром выступить в Новую Александрию и там дневать.

Переправу через Вислу полк должен был совершить тотчас на рассвете, по проходе поезда чрезвычайной важности. Ввиду такой обстановки были отправлены ночью вперед порционный скот и все продукты, чтобы по прибытии в Новую Александрию получить готовый обед. Но на другое утро, перед самым выступлением полка, из штаба дивизии пришло извещение, что поезд чрезвычайной важности проследует не на рассвете, а вечером, ввиду чего полку оставаться на месте. Вот этим-то случаем я и решил воспользоваться. Собрав батальонных и ротных командиров, объяснил, что именно хотел показать полку: предположим, что ведем горячий бой и времени на еду нет, ни мы, ни люди обедать и ужинать сегодня не будем. Завтра зато наверстаем. Рассчитываю, что все отнесутся к этому с должным спокойствием и не будет никаких праздных разговоров.

Днем приехал на бивак начальник дивизии, добрейший Шелковников, и озабоченно спросил:

– Вы, говорят, остались без мяса?

Я откровенно рассказал ему как обстоит дело, что у нас не только нет мяса, но ничего нет, кроме дневной дачи хлеба на людях. Он очень был этим смущен, но я просил его не беспокоиться, что завтра мы с лихвой свое наверстаем, а по лицам и настроению всех он может видеть, что в полку все вполне благополучно.

– Знаю, что так, но вы слишком много на себя берете, – и уехал, не совсем успокоенный.

В семь часов вечера проследовал поезд чрезвычайной важности, и мы тотчас же двинулись в путь. Предстоял переход в 31 версту, и так как полку не было дано задачи, то было разрешено на походе курить, песенникам петь. Шли молодцами. В полночь я дал полку получасовой привал. Настроение было веселое, везде шли разговоры, шутки, хохот. Скомандовав «в ружье», я подъехал к людям и улыбаясь спросил:

– Что ж вы, очень голодны?

А они в ответ как гаркнут:

– Никак нет, вашей лаской всегда сыты, – так даже тепло на душе стало, и сам не чувствовал, что с раннего утра до пищи не дотрагивался.

Новая Александрия (Пулава), бывшее имение князей Чарторыйских на берегу Вислы, за измену взято было государем Николаем Павловичем в казну. Во дворце помещался Сельскохозяйственный институт, кругом обширные рощи с великолепными вековыми дубами, липами, буком, грабом, кленами, платанами. По опушкам были образцовые питомники всех пород.

Около одной из рощ был разбит бивак полка. В 10 часов утра люди получили обед, а за вчерашний день им выдали на руки продукта для варки в котелках. При этом я особенно просил дежурного по полку блюсти за тем, чтобы люди, собирая хворост, не повредили бы питомников. Выйдя на бивак часа в три, несмотря на мелкий дождь, я застал варку в полном разгаре, всюду кипели котелки, виднелся прикупленный белый хлеб. Съев свою варку, солдаты в семь часов вечера еще и отлично поужинали.