Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон Страница 41

Горький пригласил Лину и Сергея на свою запущенную, неуютную виллу, расположенную на скалистом мысу. Во время обеда он настоял на том, чтобы пить французское, а не итальянское вино, о чем Сергей с иронией упомянул в своем дневнике, отметив также неприятный хронический кашель Горького, который он сравнил с собачьим лаем. У писателя были длинные густые усы, и он курил, несмотря на больные легкие. Лина, похоже, понравилась Горькому, и он старался произвести на нее впечатление, рассказывая о приютах, которые он организовал на юге России для детей, сирот революции и Гражданской войны. Кроме того, Горький говорил о медицинской помощи, оказываемой в этих заведениях. Его рассказы напомнили Лине о благотворительной деятельности Екатерины Брешко-Брешковской, «бабушки русской революции» – той самой, у которой Лина работала в течение месяца в 1919 году в Нью-Йорке. Постепенно разговор о проблемах культуры превратился в обсуждение политических и экономических вопросов. Горький настаивал на том, что для реализации принципов социализма основную роль играет просвещение. Узнав, что гости подумывают о поездке в Советскую Россию, Горький задал саркастические вопросы о предполагаемой антибольшевистской деятельности Сергея в прошлом. Напоследок обменялись парой шутливых комментариев об огромном количестве писем и публикаций, которые Горький каждую неделю получает из России. Он рекомендовал Прокофьевым произведения Бориса Пастернака и Леонида Леонова. Затем они попрощались с писателем, и сын Горького проводил их до трамвайной остановки, по пути развлекая историями об интересных археологических находках, обнаруженных в этом районе.

Из Италии Прокофьевы отправились в Париж, к сыну, которого за последние несколько месяцев почти не видели. Во время турне по Соединенным Штатам и Италии Святослав оставался с матерью Лины. Ольга приезжала во Францию в октябре 1925 года и обещала вернуться в январе 1927 года, чтобы опять взять на себя заботу о Святославе. После длительных переговоров Сергей согласился поехать в Россию – вместе с Линой. Болеслав Яворский, советский общественный деятель, который по поручению Луначарского вел переговоры с Прокофьевым, в шутку посоветовал Сергею оставить Лину в Париже. Судя по фотографии, Лина так хороша, что кто-нибудь из его товарищей может увести ее у мужа, предостерегал Яворский. Вместо советского паспорта Лина получила такое же, как у Сергея, разрешение на въезд и передвижение по стране, а также обещание беспрепятственного пересечения границы.

Условия гастролей в Советском Союзе Сергей обговаривал не с бюрократами Красиным и Тутельманом, с которыми встречался перед турне по Америке и Италии, а с пианистом и музыковедом Яворским, который навещал его в Париже в мае 1926 года. Яворский вел себя так, словно находился под надзором – впрочем, так оно и было, – но Сергей знал его много лет и был рад повидаться с другом юности. Заняв с подачи Луначарского министерскую должность (заведующий отделом музыкальных учебных заведений Главного управления профессионального образования, Главпрофобр), он мог по желанию принимать на работу профессоров в Московскую консерваторию и увольнять их оттуда. Яворский сообщил Сергею, что советское правительство заинтересовано в возвращении русской творческой интеллигенции из эмиграции, без каких-либо условий. Если Сергей согласится принять советское гражданство, то сможет жить в Москве один месяц в году, а остальные одиннадцать месяцев – в Париже.

Таким образом, в календаре Прокофьевых была отмечена дата тура по Советскому Союзу, а впереди маячила перспектива переезда. Прокофьевы провели лето в Саморо, небольшом городке на берегу Сены, вблизи Фонтенбло. Хотя в доме поначалу не было рояля, атмосфера способствовала плодотворной работе, а сад был идеальным местом для игр невероятно энергичного Святослава, который начал рано говорить на смеси русского и французского, но избежал грассирующего «р».

* * *

Вернувшись осенью в Париж, семья поселилась в шестикомнатной квартире на последнем этаже дома по улице Труаен (rue Troyen), рядом с площадью Этуаль ^[211], от которой лучами расходятся двенадцать проспектов. Квартира была обставлена старой мебелью в богемском стиле, а на мансардной крыше располагалась терраса. Лине не понравилось место, и она в течение недели никак не могла решиться подписать договор аренды, хотя супруги сменили уже четырех агентов, пытаясь найти подходящее жилье. В конце концов Лина неохотно согласилась, но обвинила мужа в неудачном выборе квартиры. Соседняя улица служила местом встреч проституток с клиентами. Как-то вечером, прогуливаясь с Линой, Сергей шутки ради рассказал жене об этой маленькой подробности. Он подбежал к женщинам, выходившим из подъезда, поздоровался и поинтересовался стоимостью их услуг.

Но, несмотря на ссоры из-за нынешней ситуации и перспектив в Париже, Прокофьевы начали морально готовиться к поездке в Советскую Россию. Тур начинался в тот же день, когда истекал срок арендного договора. 13 января 1927 года они отправлялись в Москву через Берлин и Ригу, а по возвращении в Париж в конце марта должны были заняться поисками новой квартиры. Прокофьевы планировали оставить Святослава на попечении Ольги, но она не приехала во Францию ко времени их отъезда, поэтому Лина договорилась с друзьями из Христианской науки в Севре, что сын поживет у них.

Приближалось время отъезда, и Сергей расспрашивал друзей и знакомых, пытаясь узнать, так ли страшна Советская Россия, как ее малюют, и не поставит ли он под удар себя и свою жену. Сергей избегал споров с Яворским относительно вознаграждения и напоминал себе, что должен много репетировать, чтобы произвести впечатление. Он был потрясен полученным из России известием – двоюродный брат Шурик заключен в тюрьму за контрреволюционную деятельность. Сергей получил письмо от тети Кати, которая, чтобы обойти цензуру, сообщила о несчастье иносказательно, назвав арест болезнью, а тюрьму – пребыванием в больнице. Сергей сказал себе, что благодаря знанию принципов Христианской науки неуязвим для любой опасности. Мисс Крейн, заменившая Кэролайн Гетти в качестве наставника Сергея и Лины, встретилась с ним за неделю до отъезда, чтобы проститься, дать совет и напомнить, что он является отражением Бога.

Но бо́льшим утешением стало соблазнительное предложение, полученное в последнюю минуту из Москвы. Сергею пообещали выступления с ансамблем Персимфанс, уникальным оркестром, в полном соответствии с пролетарскими идеями выступавшим без дирижера ^[212]. Кроме того, в Ленинграде готовилась постановка оперы «Любовь к трем апельсинам». Коллеги подгоняли Сергея.

Сергей не был в России с 1918 года, его жена – с раннего детства. Он описал свое отношение к родине французскому радиоведущему Сержу Моро в интервью, опубликованном в Tempo. «Воздух чужбины не возбуждает во мне вдохновения, потому что я русский, и нет ничего более вредного для человека, чем жить в ссылке, находиться в духовном климате, не соответствующем его расе. Я должен снова окунуться в атмосферу моей родины, я должен снова видеть настоящую зиму и весну, я должен слышать русскую речь, беседовать с людьми, близкими мне. И это даст мне то, чего так здесь не хватает, ибо их песни – мои песни. Здесь я лишаюсь сил. Мне грозит опасность погибнуть от академизма. Да, мой друг, я возвращаюсь…» ^[213]