Барон Унгерн - Андрей Жуков Страница 41

— Раз речь идет о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам.

Корнилов сделал жест головой в знак согласия и продолжал:

— Во всяком случае, Романовы взойдут на престол через мой труп. Когда власть будет лишь передана, я составлю свой кабинет». ^[19]

В августе 1917 года положение в России стало близким к критическому. Готовившееся немецкое наступление на Рижском фронте угрожало уже непосредственно Петрограду. Было решено создать особый Петроградский фронт для защиты столицы: в его состав собирали войска с различных участков фронта. В число этих войск была включена и Уссурийская конная бригада, в которой прежде воевал барон Унгерн. Начальником нового фронта предполагалось назначить генерала А. М. Крымова. По столице циркулировали слухи о заговорах: «правом», контрреволюционно-монархическом, и «левом», большевицком. Распространившиеся слухи о готовящемся монархическом перевороте привели к аресту многих бывших приближенных Николая II, в том числе и великого князя Михаила Александровича. Контрразведка докладывала в Ставку о планировавшемся на период между 28 августа и 2 сентября новом большевицком восстании. В этих условиях Верховный главнокомандующий Л. Г. Корнилов объявляет, что он готов принять самые жесткие меры для наведения порядка в Петрограде, против большевиков и поддержавших их членов Петроградского совета.

22 августа 1917 года Корнилов отдает приказ частям 3-го конного корпуса, Дикой дивизии и Корниловского ударного полка под командованием генерала Крымова двинуться к Петрограду и принять меры против организаторов возможных беспорядков. Сам Крымов присоединился к войскам лишь 26 августа, когда части уже стояли неподалеку от Петрограда, — до этого будущий усмиритель Петрограда находился вместе с Корниловым в могилевской Ставке. Перед Крымовым Корнилов поставил две первоочередные задачи: занять город, разоружить гарнизон, обезоружить население и разогнать совет, и вторая задача: выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и оттуда требовать от кронштадтского гарнизона разоружения и перехода на материк.

В Петрограде в это время царила паника, Временное правительство и Советы пребывали в растерянности, испуганному воображению Керенского уже рисовалось приближение страшных кавказских всадников Дикой дивизии. К частям Верховного главнокомандующего, двигавшимся к столице, присоединялись десятки офицеров младшего и среднего звена, которые были вынуждены покинуть армию после февраля 1917 года.

Да, к осени 1917 года русское офицерство оказалось деморализованным и расколотым. Многие из офицеров не понимали и не принимали политических взглядов самого Корнилова. Но в его выступлении они инстинктивно почувствовали единственную надежду на спасение армии и страны. «Офицеры знали политические симпатии генерала Корнилова, — писал в эмиграции один из непосредственных участников событий, — но для них в данный момент был нужен вождь, который остановил бы развал фронта…»

Находившийся в это время в Ревеле, который стал уже почти прифронтовым городом, барон Унгерн присоединяется к частям родной Уссурийской конной дивизии, двигавшейся на Петроград через ревельский железнодорожный узел. Вместе с Унгерном к корниловским частям присоединились и сводный брат барона — Максимилиан Гойнинген-Гюне, а также Альфред Мирбах, о котором мы уже говорили выше. Об этом пишет в своей книге «Самодержец пустыни» Л. А. Юзефович, ссылаясь на воспоминания все того же Альфреда Мирбаха. Безусловно, нисколько не разделяя политических взглядов Корнилова, монархист барон Унгерн был готов поддержать Верховного главнокомандующего русской армией в его стремлении уничтожить на корню революционную заразу. Второго подобного шанса на спасение России могло больше и не представиться.

Однако дальше начало твориться что-то непонятное, несуразное. 24 августа в Могилев, в Ставку Главнокомандующего, прибывает Управляющий Военным министерством Б. В. Савинков и ведет с генералом Корниловым длительные переговоры. 27 августа глава Временного правительства Керенский приказывает по телеграфу Л. Г. Корнилову сдать пост Верховного главнокомандующего. Корнилов отказывается. В этот же день Керенский выпускает воззвание к стране о «Восстании Верховного главнокомандующего» и вслед за этим целый ряд воззваний к армии, Советам, комитетам, железнодорожникам и т. п. В своих истерических по духу воззваниях Керенский обвинял Корнилова в «контрреволюционном мятеже», «измене Родине и революции», «обнажении фронта». Он призывает революционные войска принять все меры к приостановке движения Крымова, а железнодорожников (тот самый знаменитый ВИКЖЕЛЬ, который через три месяца едва не свалит первый Совет народных комиссаров) — разбирать пути, блокировать стрелки, портить семафоры по ходу следования составов с войсками. В ответ Корнилов выпускает из Ставки целый ряд воззваний к России, народу, армии, казакам, ожидая от них понимания и поддержки. Сам Корнилов продолжает оставаться в Могилеве вместе с лично преданными ему частями Корниловского ударного полка и туркменами-текинцами. Вдобавок ко всему генерал Крымов приостановил движение своих частей на подступах к Петрограду и отправился в столицу для проведения переговоров с Керенским под его честное слово и гарантии личной безопасности. Генералы, выказывавшие в феврале 1917 года необыкновенную твердость и настойчивость, требуя немедленного отречения от государя Николая И, вдруг продемонстрировали странную уступчивость и малодушие.

Участник корниловского выступления, бывший офицер австро-венгерской армии, словенец по национальности Александр Трушнович, перешедший во время войны на сторону русских, находился в самом эпицентре событий — в Могилевской Ставке Верховного главнокомандующего. Действия Корнилова вызвали у него недоумение и разочарование: «… Была совершена роковая ошибка. Корнилов вместо тош, чтобы встать во главе своих войск, идущих на Петроград, остался при Ставке в Могилеве с лучшими своими частями — текинцами и корниловцами… С Корниловым произошло то же, что произошло со многими русскими в эти дни. Сила и груз традиций, привычный образ мышления стали причиной гибели многих, вовремя не вырвавшихся из смертельной опасности… После приказания генералу Крымову двигаться на Петроград настал один из самых трудных дней.

Утром из Ставки вернулся Неженцев, вызвал нескольких из нас и сообщил, что Ставка отрезана от всего мира. Не было ни телефонной, ни телеграфной, ни конной, ни пешей — абсолютно никакой связи».

Итак, Ставка и находившийся в ней Корнилов оказались полностью изолированными. Россия, общественное мнение, на поддержку которых так надеялся республиканский генерал, — все они молчали. Наоборот, в адрес Временного правительства пошли телеграммы поддержки с мест: «Саратов. С народом собрался весь гарнизон, клялся в верности Временному правительству… Смерть Корнилову — изменнику революции и Родины». «Пенза. Мусульмане-воины Пензенского гарнизона готовы оказать полную поддержку Временному правительству. Измена Корнилова и Дикой дивизии требует предания их суду». В Петрограде прошли демонстрации в поддержку Керенского. Толпа настойчиво требовала смертной казни «изменникам».