1000 сногсшибательных фактов из истории вещей - Лев Шильников Страница 41

«Двойные фонари карет» – это не электрические лампы-рефлекторы, вспарывающие ночную тьму, а всего лишь немилосердно чадящие факелы, удвоенный набор которых недвусмысленно повествует о щеголеватости и важности седока. Что же касается плошек, то это обыкновенные блюдца, утыканные свечками, которые расставляли по карнизам в праздничные дни. Удивляться тут нечему, поскольку улицы российских городов начали освещать только на излете первой четверти XVIII века. По указу Петра I в 1723 году зажглись огни у Зимнего дворца и здания Адмиралтейства, а через десяток лет настала очередь Москвы. Сенат, неспешно и вдумчиво пожевав губами, провозгласил вердикт: «… на Москве, в Кремле, в Китае, в Белом и Земляном городе и в Немецкой слободе, по большим улицам для зимних ночей… поставить на столбах фонари стеклянные один от другого на 10 сажень… в которых вместо свеч зажигать масло конопляное с фитилем». Промелькнуло сто лет, но многое ли изменилось в российских пенатах? Откроем «Невский проспект» Николая Васильевича Гоголя:

«Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет. <…> Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головой Полицейского моста». Но эта мажорная нота звучит в самом начале повести. А вот финал: «Далее, ради бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если отделаетесь тем, что он зальет щегольский сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».

Сделаем скидку на душевные терзания героя (с очаровательной блондинкой у него все вышло как-то сикось-накось), но ведь и паршивый фонарь действительно чадил и брызгал горячим маслом во все стороны! С другой стороны, юному поручику грех жаловаться, потому что двести лет назад улицы российских (и не только российских) городов вообще никак не освещались. Вот что пишет, например, итальянский путешественник Рафаэль Барбарини, посетивший Москву в 1565 году: «Мы впотьмах достигли большого дворцового крыльца. В двадцати шагах от него стояло множество служителей, державших лошадей под уздцы. Они дожидались своих господ, бывших в гостях у царя, для того чтобы проводить их домой. Но чтобы дойти до того места, где стояли лошади, мы должны были в темную ночь брести в грязи по колено».

Барбарини немного лукавит, потому что даже в блестящем Париже первые уличные фонари зажглись только лишь в 1558 году, ну а чтобы французскую столицу осветить как следует, потребовалось еще сто десять лет. Этот подвиг совершил «король-солнце» Людовик XIV, повелевший отковать по сему поводу особую медаль с надписью: «Безопасность города и хорошее освещение». Говорят, что своим великолепным прозвищем он в немалой степени обязан именно этому замечательному деянию, а также венецианским зеркалам в залах Версальского дворца. Тем не менее даже в 1718 году на парижских улицах после захода солнца было весьма неуютно, о чем пишет один высокопоставленный путешественник: «Хотя по улицам и разъезжает конная стража, случаются вещи, которых она не видит. Недавно карета герцога Ричмондского была остановлена в полночь неизвестными недалеко он Нового моста. Один из нападавших ворвался в карету и пронзил герцога шпагой. После десяти или одиннадцати часов вечера невозможно найти даже на вес золота портшез или фиакр ^[79]. Лучше всего брать с собой слугу, который шел бы впереди вас с факелом в руках».