Железный канцлер Древнего Египта - Вера Крыжановская-Рочестер Страница 41

– Гор, Гор, как можешь ты упрекать меня в неверности? Да ведь жрецы же и отец мой заставляют меня выходить за Иосэфа, – грустно ответила Аснат, оскорбленная подозрениями жениха. Ответ, казалось, несколько успокоил Гора; привлекая ее к себе и испытующим взором заглядывая в ее глаза, он лихорадочно спросил:

– И ты его не любишь?

– Ты, кажется, с ума сошел, – с негодованием воскликнула она. – Я полюблю вдруг какого-то вольноотпущенника, которого и видела-то всего раз: он во мне возбуждает только ненависть и презрение.

Темная краска залила лицо молодого египтянина; страстно прижав Аснат к своей груди, он покрыл ее поцелуями.

– Ты не любишь его, – сказал он, наконец, вздохнув полной грудью, – так еще ничего не потеряно! Бежим со мной в Фивы; там у меня есть родственник; он приютит нас и я сумею защитить тебя. Мы будем счастливы всему наперекор!

– Безумный! Ради осуществления несбыточной любовной мечты ты хочешь отдать в руки палача все наши головы? – раздался за ними голос Потифара.

Молодые люди обернулись; в дверях стоял Верховный жрец и его зять.

– А я не хочу уступать ее! Она принадлежит мне, она моя невеста, и я имею право не допустить ее до этого ужасного союза! – отрезал вызывающим тоном Гор. Потифар хотел было ответить, но Верховный жрец усталым жестом отстранил его и, подойдя к Гору, положил ему на плечо руку:

– Следуй за мной, сын мой; я должен поговорить с тобой; а ты, Аснат, придешь к нам через четверть часа! – Поддерживаемая Потифаром, старавшимся утешить ее, девушка опустилась в кресло и зарыдала.

Смущенный Гор последовал за жрецом. Перемена, происшедшая в Потифэре в эти два дня, как они не видались, глубоко поразила его. Бледное лицо, осунувшийся вид Верховного жреца, глубокие морщины, сложившиеся на его лбу, указывали, какой страшный удар вынесла его гордая и сильная натура. Настала ночь; мерцающее пламя ламп придавало окружающему еще более мрачный оттенок.

– Дорогой сын мой, более чем когда-либо любимый и близкий моему сердцу, выслушай, рассуди сам и, как мужчина, покорись неизбежному несчастью. Ты разделяешь с нами, полагаю, все унижение и всю боль, терзающую сердце. Но я откровенно скажу тебе, что именно вынуждает нас поступать так! – В кратких чертах, ясно обрисовал перед ним Потифэра политическое положение страны, огромный, задуманный жрецами план освобождения, настоящее положение заговора, и выяснил ту смертельную опасность, которая грозила будущности Египта в том случае, если бы преждевременное восстание, намеренно, может статься, вызванное презренным фараоном или его ставленником-Адоном, предало бы жрецов и всех соучастников заговора, вызвав жестокую кару со стороны «Шасу».

По мере того как говорил Верховный жрец, Гор все ниже и ниже опускал свою голову; он понял все величие дела, в жертву которому приносилась Аснат.

– Теперь, сын мой, ты понимаешь, что действовать иначе я не мог! Подобно тебе, я теряю дорогое мне существо, потому что видеть Аснат женой этого нечистого скота для меня прискорбнее, чем видеть ее мертвой. О тебе я подумал и могу предложить следующее. Остаться здесь, служить под начальством негодяя, похитившего твое счастье, понятно, ты не можешь; жизнь твоя была бы в опасности; возможно, что Иосэф будет ревновать ее к тебе. Я принял уже меры, чтобы дать тебе возможность бежать в Фивы; сегодня ночью, переодетый писцом, ты уедешь отсюда; лодка с сильными и ловкими гребцами ожидает тебя. Из храма в храм будут препровождать тебя, пока ты не достигнешь Фив. Я дам тебе письмо к Верховному жрецу Амон-Ра, и тот представит тебя Таа и всем сановникам. Наш славный и великий фараон, Секенен-Ра – боги да сохранят ему славу, жизнь и здоровье – примет тебя с честью, как преданного слугу; там ты станешь работать над освобождением Египта, над мщением, а может быть, и над твоим счастьем, так как с низвержением фараона пробьет час смерти и для его любимца, а Аснат, сделавшись свободной, станет твоей законной наградой. Еще два слова: в Фивах верховный жрец вручит тебе 12 вавилонских талантов, дабы ты мог жить соответственно своему положению. – Потифэр не дал ему открыть рта. – Ни слова! – решительно добавил он, видя, что Гор собирается протестовать. – Ты мой сын и останешься им, и неотъемлемо мое право – заботиться о твоей будущности! Теперь я позову Аснат, чтобы ты простился с нею.

При первом взгляде на бледное, расстроенное лицо своего прежнего жениха, девушка поняла, что всякая надежда потеряна; несмотря на теплоту проникавшего в окно ароматного воздуха, Аснат дрожала и маленькой похолодевшей ручкой цеплялась за человека, которого она должна была навсегда потерять.

– Я вижу, что ты отказался от меня, – прошептала она.

Слезы, которых Гор и не пытался скрыть, градом хлынули из его глаз.

– Да, я еду, но без тебя! Отныне я буду жить только для мести. А ты, Аснат, меня не забудешь? – Ярость и отчаяние виднелись в его глазах и звучали в голосе; схватив ее вдруг за руку, он повлек ее в нишу, где стояла статуэтка Тума (бога Гелиополя), освещенная лампадой с душистым маслом.

– Тяжелее всего для меня – уехать, не омочив моего топора в крови негодяя, похищающего мое счастье, – отрывисто сказал он, наклоняясь к Аснат. – Клянись же мне, по крайней мере, что любишь только меня!

– Клянусь, что люблю тебя, Гор! Убей меня, если это может тебя утешить, – в отчаянии прошептала она.

– Тогда клянись, что никогда не полюбишь его; что никогда уста твои не скажут ему: «люблю тебя», как ты сейчас сказала это мне; клянись нашей любовью, нашим общим спасением! Дай унести с собой в изгнанье утешение, что никогда не услышит негодяй этих упоительных слов, и да обрушится на тебя гнев богов, если ты забудешь свою клятву.

В смущении молчала Аснат; Верховный жрец, внимательно следивший за всем происходившим, вмешался в разговор.

– Как ты можешь думать, чтобы Аснат когда-либо забыла эту минуту, в которую теряет тебя, забыла печаль своей семьи и унижение своей касты? – гордо, отчеканивая каждое слово, возразил Потифэра. – Она жертвует своим телом, но сохраняет свою душу и не забудет никогда, что она – дочь Потифэры, первого из жрецов Египта, – связана с рабом, с врагом ее народа, с нечистым чужеземцем! Но если когда-либо, – тут голос Потифэры зазвучал как отдаленные раскаты грома, – она, забыв позор пережитого нами горя, обменяется клятвами любви со злейшим врагом нашим, – я отвергну ее как дочь и вместе со всей нашей кастой – предам проклятию.

– Итак, клянешься ли ты мне в вечной верности, или боишься, что этот красивый, властный человек все-таки овладеет твоим сердцем? – спросил Гор, и глаза его блеснули. Аснат хотела ответить, но дрожащие губы отказывались повиноваться ей; верный инстинкт ее чистого сердца шептал, что клятва, которою они, ослепленные ненавистью, ревностью и унижением, хотели связать ее, требуя, чтобы она ненавидела и презирала человека, которому ее тем не менее отдавали, – была противоестественна. Как видение, мелькнуло перед ней красивое, умное лицо Иосэфа и его чарующий взгляд.

– Но я должна принадлежать ему, – слабым, едва слышным голосом прошептала она. – А если он будет добр ко мне, могу ли я всю жизнь его ненавидеть? – Лицо Верховного жреца побагровело.